Но полезность можно также рассматривать, как это делают экономисты, как показатель удовлетворения предпочтений или желаний.

В течение нескольких десятилетий, предшествовавших 1980-м годам, утилитаризм, казалось, почти прекратил свое существование. Систематизированная моральная философия утратила свою привлекательность с развитием логического позитивизма и его субъективистского и нонкогнитивистского подхода к этике. Дополнительный удар утилитаризму нанесла критика Джорджем Э. Муром так называемой натуралистической ошибки, состоящей в утверждении, что добро может быть определено не как этический, а как «натуральный» феномен. Хотя утилитаризм продолжал оказывать влияние на политиков, большинство философов не воспринимало его в качестве глубокой моральной философии. Даже экономисты отказались от утилитаризма перед лицом проблем межличностного сравнения полезностей. И последний гвоздь в гроб утилитаризма был вбит Джоном Ролзом, который в своей книге «Теория справедливости» дал не только систематическую критику, но и альтернативную теорию, пригодную как руководство для выработки политики.[325] Возрождение практической моральной философии, которое было столь явным в 1970-е годы, способствовало скорее безоговорочному восприятию элементов правового подхода, чем какого бы то ни было направления консеквенциализма.

Однако к концу 1980-х годов утилитаризм и консеквенциализм снова ожили и, как можно утверждать, заняли доминирующее положение и в теоретической, и в прикладной моральной философии. В разнообразных работах многих авторов, среди которых Р. Брандт, Д. Брум, Д. Гриффин, Р. Хардин, Р. Хэар, Д. Харсаньи, Ш. Каган, Д. Парфит, П. Рэйлтон, А. Сен,[326] консеквенциализм был возрожден и трансформирован. Эти авторы отстаивали весьма различные этические теории. Например, Брандт разрабатывал усложненный, психологический вариант утилитаризма, а Сен развивал консеквенциализм, в котором ведущую роль играет не счастье, а права, способности и функциональные возможности. Тем не менее, несмотря на это в их работах есть общие черты, которые придают им особый интерес и привлекательность для экономистов.

1. Большинство из этих авторов проводят специфическую связь между этикой и теорией рациональности. Широко признано, что если кто-либо отказывается от компромиссного выбора между различными целями и максимизации усилий целевой функции, он может быть обвинен в иррациональности. Согласно терминологии Сэмюэла Шеффлера, деонтологические (неконсеквенциальные) этические теории используют как понятие «прерогативы агента» (которые иногда позволяют агентам не действовать с целью максимизации добра), так и понятие «ограничения агента» (которые иногда запрещают агентам действовать с целью максимизации добра). Хотя Шеффлер утверждает, что такие ценности, как честность, доказывают существование прерогатив агента, с чем обстоятельно спорит Каган, оба они не находят доказательств в пользу ограничений агента.

Так или иначе, в этой дискуссии нонконсеквенциалисты заняли оборонительные позиции, а теория максимизации, которой давно уже поддались экономисты, стала действовать и на философов. Таким образом, в значительной части эти новые этические теории более близки экономистам и лучше интегрируются в нормативную экономическую теорию. Можно быть уверенным в том, что ни одна из этих работ не может легко найти практическое применение, но также и в том, что эти трудности применения в прикладной нормативной теории преодолимы. Несомненно также, что некоторые из этих работ, например труды Харсаньи, во многих случаях могли бы служить обоснованием возврата к старомодному утилитаристскому анализу политики.