Вывод состоял в том, что подобное безоговорочное одобрение невозможно, отчасти из-за технической несостоятельности предлагаемых методов идентификации улучшений, но главным образом по той простой причине, что нет способа оценить изменения, которые воздействуют на распределение, оставаясь нейтральными по отношению к принципам распределения.[313] Но остановиться на этом значило бы практически лишить экономистов – теоретиков благосостояния возможности сказать что-либо, в то время как практическое применение теории благосостояния в форме анализа «затраты – выгоды» должно продолжаться. С этими сложностями пытались справиться двумя не слишком удовлетворительными способами. Один из них заключался в том, чтобы умерить притязания: нельзя всегда одобрять потенциальные улучшения по Парето, но экономисты могут по крайней мере идентифицировать их и предоставить решение политикам. Другой, очевидно, состоял в том, что экономисты – теоретики благосостояния имплицитно двигались к объединению требований эффективности и справедливости. Безоговорочное одобрение потенциальных улучшений по Парето не может быть обосновано, но поскольку существуют различные теоретические способы приспособления таких мер к соображениям справедливости, может быть выдвинут тезис о том, что потенциальные улучшения по Парето с учетом требований справедливости могут получить последовательную поддержку. Однако экономисты не достигли согласия относительно поддержки какого-либо одного способа учета фактора справедливости.[314]

Либертарианство. Либертарианство (libertarianism) – это и политическая программа, и философская позиция, которая интересует нас прежде всего. 1970-1980-е годы были свидетелями рождения либертарианства, «доктрины, в соответствии с которой единственным существенным основанием для политических решений является свобода личности».[315] В работах представителей этой концепции свобода как основополагающая ценность обычно связывается с правовым подходом к справедливости. Политические меры и человеческие действия справедливы тогда и только тогда, когда они не нарушают чьих-либо прав. Более того, обязанности, которые вытекают из прав, рассматриваются как почти исключительно отрицательные обязанности, состоящие в невмешательстве. Например, право на жизнь – это право не быть убитым, но не право на предоставление средств существования. Эта позиция либертарианцев не означает, что они всегда поддерживают эгоизм, хотя некоторые «объективисты», как например А. Рэнд,[316] это делают. Большинство их расценивают милосердие и благотворительность как добродетели. Они лишь настаивают на том, что индивиды не должны принуждаться к оказанию милосердия и благотворительности. А некоторые, например Лорен Ломаски, даже отстаивают минимальные права на «положительную» помощь, в том числе право на справедливый суд и право младенца быть выкормленным.[317] Ломаски, однако, хочет ограничить подобные права узкими рамками. Обязанности по предоставлению таких конкретных льгот, так же как и обязанности по невмешательсту, легко соблюдать, не нанося ущерба чьим-либо планам, а льготы являются ключевым условием самой возможности осуществления любых планов.

Совсем не очевидно, что придание свободе значения основополагающей ценности автоматически заставляет перейти на правовой подход к нравственности или на точку зрения, согласно которой права редко обязывают оказывать другим положительную поддержку. Рац действительно доказывал, что придание высокой ценности автономии требует поддержки важной роли правительства по обеспечению общественных благ, которые способствуют достижению автономии.