При знакомстве американцев и китайцев на территории Китая, особенно в XIX веке, возникло представление о противопоставлении земли китайцев и земли Библии, воскресения и христиан. С точки зрения верующих американцев вставал вопрос о бесконечно длительной и неимоверно трудной борьбе сначала с целью обратить китайцев в свою веру, а затем хотя бы взаимно приспособиться друг к другу.
Таким образом, представления китайцев о самих себе, представления американцев о самих себе были фактически несовместимы. Здесь предстояло понять, что никто никому ничего навязать не сможет, и вопрос не в предубеждениях, хотя именно с них и начиналось общение, а в том, чтобы понять, что все мы – китайцы и некитайцы – люди, что у нас одно место обитания – планета Земля, а потому обеим этим частям человечества необходимо искать точки соприкосновения. Искать взаимопонимание, на основе которого может рождаться взаимное доверие, которое и может, одно только оно, стать прочной основой сосуществования и сожизни на планете, на основе трех главных принципов: мира, независимости и равноправия.
Провинциальные качества (провинциализм) миссионера также проявились в его относительно наивном ожидании (надежде) того, что имеется возможность быстро изгнать сатану (дьявола) в Китае просто евангелическими посланиями, то есть «теми словами (тем глаголом), которые жгут». Когда же легкая победа не появлялась (не оказывалась) на пороге, он (миссионер) приходил к заключению, что китайцы – это нечто в гораздо большей степени злое, чем те невинные жертвы дьявола, которых можно было найти в иных языческих странах; китайцы, однако, были его (сатаны) сознательными агентами, которые получали персональное удовлетворение, благодаря тому что они бесчестили Бога, осуществляя акты идолопоклонства и безнравственности. Бесчисленные описания «оргий идолопоклонства», в которых миссионеры видели «дьявольский экстаз», представляются намеком на своего рода сексуальную сублимацию (возгонку) таких языческих обрядов. В то же самое время похотливые (непристойные, развратные) действия, осуществлявшиеся публично, описывались в таких религиозных метафорах, которые раскрывали мотивацию всего этого как деяния дьявола (поклонение дьяволу). «Девочки, едва двенадцати лет, отдавались во власть животной страсти мужчин. Родители превращали в проституток своих дочерей; мужья своих жен; братья своих сестер – и все это они делали с дьявольской радостью». Так писал Гутцлаф (С. 62).
Разврат поглощал китайцев, которые были «подлы (низки) и загрязнены до шокирующей степени», это констатировал Вильямс в своем классическом труде «Серединное королевство» (С. 62). Молодые девушки никогда не находились в безопасности, когда они были одни; их соблазняли «картинами, песнями и прочими прелестями Афродиты» с тем, чтобы завлечь во «врата ада», совершать «отвратительные акты», – заявлял он (С. 62–63).
Преподобный Маклей видел безнравственность как то, что распространено в Китае повсеместно, и то, что не скрывается. «Ее разлагающее и унижающее достоинство воздействие распространяется (пропитывает) на все классы общества. <…> Формы этого порока, который в иных землях таится в темных местах или обнаруживается лишь в полуночных оргиях участников вакханалий, в Китае проявляется не в свете полуночи; …эта похоть находит готовый доступ в расположение семьи, на форум и в храм» (С. 63).
Принятые в Китае, привычные для всех сословий в Китае отношения между людьми, в том числе или прежде всего в семье, особенно разделяли миссионеров и китайцев. Здесь миссионеры видели разврат, безнравственность, видели в китайцах «сознательных агентов дьявола».