Их первые доклады (сообщения) друзьям и в религиозные газеты продолжали отражать тот шок, когда у них перехватывало дыхание, когда они испытывали ужас, когда их охватывало чувство беспомощности, неверия в то, что происходило прямо на их глазах. В 1850 году семейная пара, муж и жена, оба миссионеры, писала: «Наше пребывание в этой очень далекой стране привело нас к прямому контакту с язычеством. Языческие монстры смотрят нам прямо в лицо и бросают вызов нашей силе. Никогда ранее мы не желали столь страстно, чтобы у нас было то красноречие, которое заставляет сдвигаться с места, те способности производить слова, которые жгут. Все наше существо потрясено тем, что мы обнаружили себя совершенно новыми (неподготовленными и голенькими), в отрыве от земли Библии, воскресения и христиан, оказавшись посреди неисчислимого множества тех, кто не боится и не знает того Бога, которого мы любим и которого мы обожаем» (С. 62).
Здесь появляется термин «империя дьявола» или «империя сатаны» применительно к тому Китаю, с которым пришлось столкнуться миссионерам-протестантам (попутно вспомним, что в прошлом веке в Америке термин «империя зла» применялся к СССР).
Очевидно, что это вообще свойственно американцам – видеть в государствах, с которыми не удается найти общий язык или которые не согласны с общечеловеческими или представляющимися им общечеловеческими нравственными понятиями и ценностями, договориться об общечеловеческих нравственных ценностях и понятиях, то «зло», того «дьявола», с которым американцы несовместимы, против которого они должны бороться, защищая свою веру, свои представления, прежде всего о нравственности.
В случае с Китаем американцы сначала столкнулись с тем, что они именовали «язычеством» в Китае, или «китайским язычеством», как частью общемирового язычества, а затем с тем, что они именовали «китайским коммунизмом», «красным Китаем». Так для американцев «сатана» или «дьявол», вселившийся в китайцев издавна, тысячелетия тому назад, если не присущий им от рождения нации, затем усилился «злом» или «дьяволом» коммунизма. Перед американцами возникло «двойное зло», «двойная империя»: «империя дьявола и империя зла». При этом «зло» представало и в традиционных представлениях китайцев, и в их трактовке коммунизма или социализма.
При знакомстве американцев и китайцев столкнулись различные, во многом несовместимые представления о порядке вещей. О том, каким должен быть человек и каким должно быть его поведение.
Это было столкновение устоявшихся тысячелетиями представлений китайцев и представлений американцев, которые считали, что именно они и представляли собой в то время высшее достижение человечества; что именно они и их идеология, их верования, их миропредставления и мировоззрение – это соединение всего лучшего в человечестве, что именно их страна являлась высшим достижением человечества к тому времени.
Миссионеры-протестанты называли китайцев язычниками, которые «не боятся и не знают того Бога, которого мы любим и обожаем». Американцев повергало в шок и то, что таких язычников-китайцев неисчислимое множество.
Попутно можно лишний раз отметить, что вопрос о численности населения так или иначе волновал и, возможно, продолжает волновать и американцев, и китайцев. В свое время Сунь Ятсен думал, что существует опасность того, что США превзойдут по численности населения Китай. Мао Цзэдун, очевидно, придавал большое значение увеличению численности населения Китая. В этом он видел залог непобедимости и торжества в конечном счете нации Китая во всем мире.