Просьба Ракели тронула Иегуду.

– Подумай, – заметил он, – пройдет целый месяц, прежде чем работа над фризом и надписями будет окончена.

Донья Ракель ответила с улыбкой, исполненной печали и радости:

– Именно так я и думала, отец. Сделай одолжение, позволь мне побыть это время с тобой.

Дон Иегуда обнял дочь, крепко прижал ее голову к своей груди и сверху заглянул ей в лицо. И надо же! На лице дочери он прочел то же отчаянно-счастливое ожидание, какое переполняло его самого.

Ворота кастильо Ибн Эзра распахнулись, и показалась торжественная процессия во главе с секретарем дона Иегуды, Ибн Омаром. На плечи носильщиков и спины мулов были навьючены всевозможные сокровища: изумительные ковры, драгоценные вазы, мечи и кинжалы наилучшей ковки, благородные пряности; под уздцы вели двух чистокровных лошадей, а еще несли три кувшина, до краев наполненные золотыми мараведи. Караван пересек рыночную площадь, Сокодовер, и двинулся к королевскому замку. Зеваки глазели и удивлялись: какой роскошный караван с подарками!

В замке дежурный камергер доложил королю:

– Посольство прибыло.

Альфонсо, в большой растерянности, спросил:

– Какое еще посольство?

Король оторопел от изумления, когда увидел сокровища, вносимые в покои замка. Подарки, присланные Ибн Эзрой, несомненно, должны были служить ответом на требование короля. Ответ был иносказательный, как принято у неверных. Еврей, как всегда, выражался загадками; его иносказание было слишком тонко, дон Альфонсо его не понял.

Он распорядился, чтобы Ибн Эзра пришел в замок.

– На кой черт ты мне прислал всю эту раззолоченную дребедень? – напустился на Иегуду король. – Хочешь подкупить меня в пользу твоих обрезанных? Это плата за то, чтобы я не участвовал в священной войне? Ожидаешь, что я совершу еще какое-нибудь подлое ренегатство? Умопомрачительная наглость!

– Не взыщи, дон Альфонсо, – невозмутимо отвечал ему Иегуда, – если твой верный слуга не понимает, чем мог он тебя прогневить. Ты предложил мне, недостойному, и моей дочери сказочно роскошный подарок. У нас в обычае отвечать на подарок подарком. Я не пожалел труда, выбрал лучшие из моих богатств, дабы они порадовали твой взор.

Альфонсо нетерпеливо спросил:

– К чему столько околичностей? Лучше скажи ясно, так чтобы рыцарь-христианин тебя понял: придет твоя дочь в Галиану?

Стоя с евреем чуть ли не нос к носу, король выпалил эти слова прямо ему в лицо. Иегуду душил стыд. Про себя он думал: «Вдобавок ко всему король хочет, чтобы я скупыми и ясными словами подтвердил, что мое дитя ляжет к нему в постель, пока его королева сидит одна, далеко и высоко, в своем холодном Бургосе. Собственными устами должен я произнести грязные, унизительные слова, и это я-то, Иегуда ибн Эзра! Однако этот удалец мне за все заплатит. Да, вопреки своей воле за все заплатит добрыми делами!»

А в голове дона Альфонсо стучало: «Я горю. Я умираю. Заговорит он, в конце-то концов, или нет, этот пес паршивый! И как он на меня смотрит! Не по себе становится, когда он так на тебя смотрит».

Но вот Иегуда согнул спину в поклоне. Склонившись совсем низко, он одной рукой коснулся земли и произнес:

– Моя дочь переедет в Галиану, государь, ибо ты так велишь.

Злость дона Альфонсо мигом улеглась. Его широкое лицо вдруг просветлело, озарилось безмерным, мальчишеским восторгом.

– Вот и превосходно, дон Иегуда! – воскликнул он. – Какой отрадный день!

Он радовался так по-детски, так искренне, что Иегуда почти примирился с ним.

– У моей дочери одна-единственная просьба, – сказал он королю. – Она хочет, чтобы надписи на фризах были выполнены еще до того, как она вновь войдет во дворец Галиана.