Потом все вышли в сад, а там, надо же, уже ждала донья Ракель.

Эта девушка была та же Ракель, которая тогда, в Бургосе, неподобающим образом отозвалась о его замке, и все-таки сегодня она была уже другая. Платье на ней было слегка иноземного фасона, и сама она теперь выступала в роли хозяйки дома, принимающей высокого гостя. Если в Бургосе она выглядела несколько странно, чужеродно, то здесь, посреди искусно разбитого сада с фонтанами и заморскими растениями, Ракель находилась в своей естественной обстановке, все здесь как нельзя лучше обрамляло ее образ, зато он, Альфонсо, казался чем-то чужеродным и неуместным.

Он поклонился, затем, по всем правилам куртуазного обхождения, снял перчатку, взял руку Ракели и поцеловал.

– Рад, что снова вижу тебя, госпожа моя, – произнес он громко, так чтобы все слышали. – В прошлый раз, в Бургосе, мы не довели беседу до конца.

В саду собралось довольно обширное общество: к королю и его рыцарям присоединились Алазар и пажи Иегуды. Во время неспешной прогулки по дорожкам сада Альфонсо с доньей Ракелью немного приотстали от других.

– Теперь, осмотрев этот дом, – заговорил он, на сей раз по-кастильски, – я понимаю, госпожа моя, отчего тебе не понравился мой бургосский замок.

Ракель покраснела, смущенная тем, что ее тогдашнее поведение обидело короля, и в то же время ей льстило, что ему запали в душу ее слова. Она молчала, но едва уловимая, загадочная улыбка тронула красивый изгиб ее губ.

– Ты понимаешь мою низменную латынь? – спросил он.

Она покраснела еще сильней, – оказывается, он помнил каждое ее слово.

– Теперь я гораздо лучше выучилась кастильскому языку, государь, – ответила она.

– Я бы охотно беседовал с тобой по-арабски, госпожа моя, – продолжал король, – но в моих устах это будет звучать нелепо и грубо и оскорбит твой слух.

– Тогда говори по-кастильски, государь, ведь это язык твоей родной страны, – со всей искренностью ответила донья Ракель.

Ее ответ опять раздосадовал дона Альфонсо. Ей следовало бы сказать: «Мне приятно слышать сии звуки» – или еще что-нибудь столь же затейливое и куртуазное. Вместо того она высокомерно высказывает все, что придет ей на ум. Она порочит его кастильское наречие.

– Для вас с отцом моя Кастилия, верно, все еще чужая страна, – с вызовом произнес он. – Ты только здесь чувствуешь себя по-настоящему дома.

– Ничуть не бывало, – ответила Ракель. – Рыцари твоего королевства чрезвычайно любезны, они стараются сделать так, чтобы эта земля стала для нас родной.

Полагалось бы, чтобы дон Альфонсо в свою очередь произнес что-нибудь учтивое, к примеру: «Нетрудно быть любезным с такой дамой, как ты». Но ему вдруг стала обременительна вся эта пустая, напыщенная модная болтовня. Да и Ракель, похоже, считает все эти галантности смешными. И вообще, как с ней полагается разговаривать? Она определенно не из тех дам, которым нравятся преувеличенные комплименты, якобы диктуемые влюбленностью, но еще меньше она похожа на тех женщин, с которыми можно вести себя грубо, по-солдатски. Он привык, чтобы у каждого было свое определенное место и чтобы сам он, Альфонсо, сразу понимал, с кем имеет дело. А что собой представляет эта донья Ракель и как ему с нею обходиться, он не понимал. Все, что окружало еврея Ибн Эзру, сразу стало каким-то зыбким, неясным. Далась ему, королю Альфонсо, эта донья Ракель! Чего он от нее хочет? Неужели ему хочется (в мыслях он произнес очень грубое словцо на своей вульгарной латыни) с ней переспать? Он и сам того не знал.

На исповеди он мог с чистой совестью утверждать, что никогда не любил ни одной женщины, кроме своей доньи Леонор. К рыцарской любви, какую воспевают трубадуры, у него вкуса не было. Незамужние дочери знатных семейств если и появлялись вне дома, то крайне редко, во время больших церемоний. Поэтому куртуазные правила предписывали влюбляться в замужних дам и посвящать им выспренние любовные стихи, холодные как лед. И толку с подобного ухаживания не было. Поэтому он иногда спал с обозными девками или взятыми в плен мусульманками – с ними можно было обходиться и разговаривать так, как взбредет в голову. Однажды он, правда, завел интригу с женой одного наваррского рыцаря, но особой радости ему это не принесло – он почувствовал большое облегчение, когда дама отбыла на родину. Короткая любовная история с доньей Бланкой, придворной дамой королевы, была мучительной. В конце концов донья Бланка навеки удалилась в монастырь, то ли по доброй воле, то ли не совсем. Нет, счастлив он был только со своей Леонор.