Отец опустил глаза и кивнул. Выстрел. Никакой осечки. Нити, связавшие их, как ей казалось, прочно и навсегда, лопались одна за другой. С треском, с болью, бесповоротно.

Словно неживая, она поднялась из-за стола, направилась на негнущихся ногах к лестнице.

– Алёна, – окликнул её отец.

– Спокойной ночи, – ответила она механически.

***

– Никуда я тебя не отпущу! – кипятился отец на следующее утро. – Что за глупости ты удумала. Ты – моя дочь! Ты не можешь…

– Могу. Мне восемнадцать, – напомнила Алёна сухо.

Минувшая ночь была бессонной, мучительной. Была ночью раздумий, болезненных переживаний, слёз.

Как тяжело отрекаться от того, кто ещё вчера казался самым родным. Как тяжело отсекать от себя того, к кому привязался всей душой. Но иначе невозможно. Рядом с отцом она теперь задыхалась. Не могла смотреть на него, не могла слышать его голос.

Утром она собрала свои вещи. Хотелось уйти красиво – оставить здесь всё, что он ей купил. Но тогда пришлось бы уходить нагишом. Поэтому взяла всё самое нужное. Ноутбук, деньги на карте, телефон, увы, тоже нужны.

«Потом верну», – договорилась она со своей гордостью.

– Куда вот ты сейчас? – вопрошал отец.

На этот вопрос она и сама не знала ответа. Она уходила не куда-то, а отсюда. Со временем, считала, придумает. Снимет там что-нибудь, в конце концов. Главное – уйти.

– Я прошу тебя – не горячись. Этак дров можно наломать. Ты просто пережди время. В тебе сейчас говорит обида, и я это прекрасно понимаю. Я бы и сам на твоём месте… Но ты ведь всегда была такой доброй, солнечной девочкой. Что с тобой стало?

– Я глупой была, – не поднимая глаз, ответила Алёна. – Я всем верила, я тебе верила.

– Но ведь не всё… – начал, было, он.

– Папа, – строго сказала она, прерывая его. Какой фальшью теперь веяло, казалось ей, от этого тёплого и родного слова. – Я не могу сейчас тут оставаться. Я сниму квартиру. Буду жить отдельно. Мне просто надо побыть сейчас одной. Мне надо самой со всем этим разобраться. Я не останусь, прости.

Отец ещё долго спорил, горячился. Убеждал, что незачем ей уходить, что разобраться «со всем этим» можно, и не скитаясь по улицам и съёмным квартирам.

Алёна не возражала, просто безучастно пережидала, когда он выплеснет все эмоции и, наконец, поймёт, что она всё равно не останется.

В конце концов, он попытался склонить её к компромиссу. Мол, переждать дня два-три, а там он сам найдёт ей подходящее жильё. Это предложение отвергла она сразу и категорически. Она ведь от него уходила! Как он не понимал? Не надо ей от него ничего. Теперь всё сама, сама.

Сотовый пиликнул – оповестил, что такси ждёт за воротами.

Отец снова вспыхнул:

– Нет, никуда я тебя не отпущу! Бред какой-то. Я понимаю, ты обиделась, но это пройдёт. Из дома из-за этого…

И снова раздался телефонный звонок, на этот раз – по его душу. Отец нехотя, с раздражением ответил:

– Да? ... Что? … Кто? … Когда? – тон его быстро менялся. – Они уже там? Задержи их! Я уже еду!

Отец повернулся к Алёне, кивнул на погасший экран телефона.

– Прости, тут по работе срочное дело. Прошу, дождись меня. Вечером мы всё обсудим.

Дожидаться Алёна не стала. Как только отец умчался по своему срочному делу, она преспокойно подобрала сумки, отнесла в машину и, напоследок с невольной грустью взглянув на окно Максима, устроилась на заднем сиденье.

Машина заурчала и тронулась, сначала медленно, минуя уже знакомые соседские дома за кованными оградами, затем, проехав охранный пост и вывернув на трассу, разогналась.

Вот и всё, думала она. Нити порваны, мосты сожжены. Ариведерчи. У неё теперь новая жизнь. На карте были, конечно, деньги. Их, пообещала Алёна сама себе, она будет тратить лишь в самом крайнем случае. И если что – потом вернёт. Пусть будет сложно поначалу – справится. Она вон и маленькой справлялась, а уж теперь-то – тем более не пропадёт.