Меня сотрясала дрожь.

Казалось, под ногами разверзлась бездна и я падаю в пустоту. И схватиться не за что. У меня был шанс — я его упустила.

Не переубедила Дейвара.

Никого не спасла!

Даже цветы, которые я призвала, стали олицетворением боли. И ведь Дейвар объяснял, что за чёрную магию ведьма платит дорого. Что, если миг моей оплаты начинается сейчас? И часть цены — стыд, вина, невозможность ничего исправить!

— Вы слепы! — обвиняюще продолжала Морелла, расхаживая перед троном. — Вы ползаете в грязи, а между тем Ньяра ждёт от вас настоящего смирения! Не хлеба! Не цветов! — Она пнула поднос у алтаря, и клыки зверей звонко посыпались на камни. — Она ждёт покорности! Признания власти судьбы! Или вы думаете, эта буря — случайность? Это её дыхание. Её чистейший гнев! Так молитесь же! Молитесь с яростью! Только так вы найдёте спасение!

В зале кто-то всхлипнул. Одна из сестёр упала на колени, другая заплакала, закрыв лицо руками… как вдруг по залу прокатился грубый мужской смех.

Это был Янтар. И взгляды всех в зале обратились к нему.

Оборотень стоял у стены — в латах, с мечом на поясе. Его лицо пересекала надменная усмешка.

— Молитвы? Смирение? Что за лютая чушь! — голос звучал ухмылисто. Зло. Золотые волчьи глаза холодно смотрели на Мореллу.

— Ты отвергаешь волю богини?! — взвилась настоятельница.

— Не верю, что Ньяра хочет, чтобы мы сидели тут, как испуганные цыплятки, и бились лбами об пол, пока ирбисы точат мечи. Нам нужны стрелы, копья и план на защиту стен, а не бредни о “праведности” от той у кого язык чернее угля.

6. 2.2

Смотрительница побелела, затряслась. Кожа на острых скулах так натянулась, что мне померещилось, что лицо Мореллы вот-вот треснет. Даже со своего места я услышала скрип её зубов.

Вскинув руку, она несколько раз гневно ткнула в оборотня пальцем, будто хотела пронзить его издалека.

— Тыыы… — зашипела она, — невежественное отребье! Из-за таких, как ты, грязных еретиков, Ньяра и отвернулась от нас! Но её терпение кончилось. Она не закроет глаза на твою мерзкую ересь! Она растопчет тебя, как жалкого червя! Она…

— Я согласен, — перебил её Янтар, и Морелла подавилась словами. Лицо её пошло алыми пятнами, а оборотень, раскинув руки, шагнул к алтарю. Толпа испуганно отхлынула, пропуская его. — Если богиня недовольна мной, пусть явит свой гнев. Я всё приму.

В зале повисла тишина.

Даже огонь в жаровнях будто замер.

Ньяра молчала… С потолка не ударили молнии. И земля не утащила волка в бездну.

На Мореллу было страшно смотреть.

Если бы взглядом можно было убивать, то Янтар бы уже горел — так много жгучей ненависти плескалось в чёрных глазах Настоятельницы.

— Что ж, — оскалился оборотень, — приму это за позволение богини делать то, что считаю нужным.

— Неразумный щенок! Ты увидишь… Увидишь, как богиня карает предателей! И возносит тех, кто верен ей! Ты узришь… Я вознесу дары на священном ужине во имя Богине и…

Но Янтар не слушал, он уже обернулся к толпе. Его сильный голос-рык перекрыл вопли настоятельницы:

— Кто хочет тратить время на трусливый щенячий вой, самобичевание и поиски виноватых, бейтесь об пол дальше. Но я займусь чем-то более полезным.

И, развернувшись, он направился к выходу.

Миг… и в зале раздался густой лязг доспехов.

К выходу потянулись воины… Их было много! И вскоре я поняла — все мужчины, что были в зале, пошли за Янтаром. Фаира, бледная как полотно, отделилась от стайки сестёр и, придержав синий подол мантии, побежала следом.

Мои ноги тоже выпрямились, поднимая меня с лавки.

Сердце стучало в груди, как боевой барабан.