– На вот, переоденься, это отцовское. У вас примерно один размер. А своё на стул повесь. Печь растоплю, просушу. Заходи, располагайся.

Женька поморщился, но вещи взял. Переоделся, пока Софья на электрической плитке кипятила чайник и растапливала печь. Вскоре дрова запылали и комныты стали наполнятся приятным теплом.

– Вот, теперь грейся изнутри, – хозяйка подала гостю большую фарфоровую кружку. – Он полезный, с травами.

– Спасибо. А можно я тут поброжу?

– Валяй.

Крохотная спаленка, закуток с простой деревенской печкой, заменявший кухню, две комнаты были оборудованы под мастерскую. Они были заставлены шкафами и столиками, увешаны полками, на которых – по мнению Женьки – размещался самый разнообразный хлам. Склянки с порошками и растворами, мешки с гипсом, оптиками, куски пенопласта и, конечно же, шкуры. Они висели на стенах, мокли в тазах и ванночках, ожидая своего перевоплощения. Хлам кругом, но всё на местах: баночка к баночке, коробка коробке. А этот Лучинин педант, рассуждал Женька, потягивая забористый чаёк. Софья тем временем стояла, прислонившись к стене, и смотрела куда-то в сторону. Чашка в её руках дымилась.

Женька взял в руки коробку со стеклянными шариками. Ба, да это же глаза, а там, что? Зубы? Нет, не зубы клыки. Женька взял со стола кабанью челюсть и повертел в руках. Софья улыбнулась.

– Это молодой поросёнок. У матёрого секача нижние клыки вдвое длиннее.

– Не хотел бы я с таким встретиться на узенькой дорожке.

– А тебе и не надо с ним встречаться. Тебе нужна коллекция. Так, пойдём.

Софья забрала у гостя пустую кружку и отпёрла очередную дверь ключом. Женька точно оказался в сказочной стране – мифическом райском уголке.

Помещение было просто забито экспонатами, но эффекта загромождённости вовсе не было. Каждое существо располагалось на своём месте. В комнате не было окон, но грамотно размешённая подсветка, которую, войдя, тутже включила Софья, делала комнату ещё загадочнее и интереснее. Свет, словно солнечные лучи, проникающие сквозь листву, открывал взору всю красоту застывших фигур. Головы оленей, фигуры волков и лис, увешанные тетеревами и совами стены – чего здесь только не было. Женька тут же потянулся за фотоаппаратом. Вытащил из сумки камеру и хотел уже сделать несколько пробных снимков.

– Вот чёрт! Разряжено же всё. Где у вас тут розетки?

– Вон за тем оленем, – улыбнулась хозяйка и щёлкнула очередной тумблер на стене.

Комната тут же наполнилась шелестом листьев, щебетом птиц, где-то, словно вдали слышалось токование глухаря. Женька поставил приборы на зарядку и стал рассматривать оленью голову, висевшую на стене.

– Это изюбрь. Отец подарил мне его на моё четырнадцатилетние. Точнее не подарил – сделал. Мы долго его выслеживали, потом подобрались, и я убила его с сотни шагов.

– Ты? – Женька опешил. – Хочешь сказать, что убила его сама?

Софья пожала плечами.

– А что такого? Здесь почти четверть трофеев мои.

Женька подошёл к свернувшейся под камнем черной змее.

– Эту тоже ты добыла?

– Нет. Признаться, змей я немного побаиваюсь. Это болотная гадюка. Отец наступил ей на хвост. Толстую кирзу эта тварь прокусить не смогла. Отец не хотел её убивать, но эта стала бросаться. Пришлось убить. Так сказать – вынужденная оборона. Вообще-то её укус не смертелен…

– Не смертелен? Я бы к такой на пушечный выстрел не подошёл.

Когда батарея фотовспышки зарядилась, Женька начал снимать. Когда он сделал не менее сотни снимков, Софья, отодвинув задёрнутую шторку, вошла в небольшую нишу.

– А здесь отец обычно оставляет последние работы… Что это? Нет!.. Да, нет же!.. Нет!..