- Да он их ещё и спиздил на форуме начинающих поэтов!

- Может он там его и выложил.

- Антонина Уточкина? Ха-ха... Всех в бан, Чалкина. Осуждаю.

Закатываю глаза, падая на подушки на спину.

- Бань... Ну их к черту.

- Да не расстраивайся. Хочешь, я тебе стихи почитаю?

- "Я достаю из широких штанин"? - скептически уточняю я.

- Владимир Владимирович - это, конечно, классика.

- А ты знаешь что-то ещё?

- Конечно! "Чайки стонут перед бурей, — стонут, мечутся над морем... И гагары тоже стонут..." - с выражением.

- Аха-ха-ха... Тихомиров! Все у тебя стонут!

- Плохо? - усмехается. - Я ещё один знаю. "Вдох поглубже, ноги - шире. Не спешите, три-четыре..."

- Руки! Там были руки!

- Это Владимир Семёнович просто опечатался.

- Лирику давай!

- "Груди плавно качнутся в ночи... Слышишь, как моё сердце стучит?.." - напевает он "Сектор газа".

- Ой, всё!

- Ну это же "Лирика". Чо опять не так?

Поднимаюсь, засовываю в рот ещё веточку хвороста.

- Ладно, теперь ты рассказывай, что там у тебя со смотринами?

- Глухо как в танке.

- Ой, ладно! Полно же женщин с детьми. И хороших. И красивых.

- Полно...

- И что тебе не так?

- Не влюбляюсь...

- Ну, здесь или шашечки или ехать! В нашем с тобой случае, - развожу руками. - Чувства могут прийти и позже. Главное, чтобы человек хороший был.

- У мужчин не могут. Или сразу вштырило или уже не вштырит. Члену про уважение к хорошему человеку не объяснишь, - разводит руками.

- Влюбляются не членом, а сердцем! - дёргаю надменно бровями.

- Но... с его благословения, - ведёт пальцами по моей шее, трогая серьгу в мочке.

Оглушенно вздрагиваю от того, как сжимается между бедер.

Уворачиваюсь.

- Руки! - выдыхаю я, стараясь строго и категорично.

- "Шире"? - смеётся он.

- Так, всё!..

Ещё одну хворостинку в рот. Отряхиваю руки. Запиваю чаем.

- Поехали домой.

Провокатор…

10. Глава 10 - Незамутненность

Сегодня я волонтёрю у слепой старушки. Олимпиады Ивановны. Она ослепла совсем недавно, видит только свет. И сама пока не справляется.

Социальные службы к ней приезжают очень редко. А единственный внук живёт в Москве. И, судя по всему, просто ждёт квартирку в наследство.

Я иду с ней за продуктами, потом мою полы, протираю пыль. Закидываю стирку в старенькую, но ещё рабочую стиральную машинку, которую нашла для нее Зоя.

Готовлю ей простенькую еду на неделю в заморозку. Холодильник у нее крутой! ЗИЛ из прошлого века. Надёжный как швейцарские часы. Правда шумный.

Старушка хорошая... Болтаем с ней.

- В общем, не будет у меня деток, - жалуюсь я.

- Тю! - взмахивает она руками. - Вот сегодня Крещение, сходи в прорубь окунись. Смоешь грех. Может и даст тебе Бог.

- Разве же его водой смоешь?

- А вот монахи молятся, пост держат, тело свое усмиряют. Тоже скажешь зря?

- Нет. Не скажу. Там есть смысл. Они уходят на более тонкие вибрации.

- Вибрации-херобрации... - ворчит на меня. - Смирения в тебе нет. Придумала "грех" и носится с ним. Надо же! Грех у нее. Да если бы бабы после такого греха рожать переставали, то вымерли бы уже все поди. Не от лени же ты его того... А от сострадания!

- От малодушия!

Хотя я до сих пор не могу договориться с собой, как надо было сделать правильно.

- Иди в прорубь, говорю! У Храма каждую зиму прорубают. Хуже то точно не будет.

- Наверное, не будет... Ладно. Схожу.

Кладу ее руки на пакеты, давая потрогать.

- Здесь тефтели. Здесь курица. Здесь овощи. Здесь гречка, здесь рис. Нужно только разогреть. В шершавом кувшине - пакет с кефиром, в гладком - с молоком. Хлеб порезала, положила в пакетик. Суп вот в этой кастрюле.

Тоже даю все потрогать.