Меня разрывает на части от мысли, что авария была подстроена специально. Это чудовищно! Ведь Лера тоже могла в ней погибнуть! И от этого кровь стынет в венах, а волосы на голове наверняка встали бы дыбом, если бы они у меня были.

— Дело в том, что я подумал точно так же.

Смотрю в мужские глаза, обрамлённые густыми ресницами, и невольно тону в них. Мне приходится тряхнуть головой, чтобы скинуть с себя наваждение.

— Тогда почему ты не сообщил об этом следствию? Или никакого расследования не было?

Теперь я впиваюсь в Карелина взглядом, пытаясь увидеть то, что он скрывает в своей голове.

— Было. Они всё списали на галлюциногены. Будто ей что-то померещилось, похожее на тоннель или трассу, и она целенаправленно туда поехала.

— И въехала в столб?

— Да.

— Это бред, Андрей! — Изнутри рвётся крик. — Ты не должен был останавливаться на этом! — упрекаю его в беспечности.

— Мне дали понять, что тогда у меня могут возникнуть проблемы с опекунством.

— Какие? — Чувствую, как внутри всё замирает.

— Если бы Свету признали наркоманкой и лишили родительских прав, мне пришлось бы оформлять опекунство уже не как родственник, а на общих основаниях. Тогда потребовалось бы согласие Оксаны, которое она никогда бы не дала.

— Разве можно лишить родительских прав посмертно?

— Нет. Но тогда я этого не знал, и меня до коликов пугала вся эта бумажная волокита.

Внутри меня снова борются две личности: одна требует справедливости и возмездия, а другая… Другая предупреждает, что не нужно этого делать, что будет только хуже.

Появление Леры заставляет нас прекратить разговор, и я переключаю всё своё внимание на неё, старательно делая вид, что не замечаю, как Карелин коршуном следит за нами.

Перелёт, нервное перенапряжение, усталость начинают сказываться на моём самочувствии. Мне нужен отдых. Я и так, на удивление, продержалась дольше обычного.

— Заинька, обещай мне, что ты покушаешь и ляжешь спать? — Держу маленькие пальчики в своих и не хочу их отпускать.

— Угу. — Лера послушно кивает.

— И ты будешь слушаться Андрея.

— Угу. — Ещё один кивок.

— Я приду завтра утром, и мы весь день будем вместе. Хорошо?

— Угу. А почему ты не мо'зешь остаться и 'лассказать мне сказку?

Если бы я только могла остаться с ней, я, не раздумывая, осталась бы... Или забрала. Навсегда.

— Мне нужно ещё кое-что сделать.

— Ладно. — Отпускает меня Лера, и я поднимаюсь с колен.

— Во сколько мне подойти? — спрашиваю Андрея.

— Ты уверена, что справишься?

— Мо'зешь в этом не сомневаться. Лёля самая лучшая! — заступается Лерочка, отвечая вместо меня. — Я буду за ней п'лисмат'ливать. Я у'зе умею делать буте'лб'лодики.

— Вот видишь, — пытаюсь отшутиться.

— Марин, я серьёзно. Ты выглядишь неважно.

— Нельзя такое гово'лить 'зенщине! — Лера с возмущением трясёт маленькой ладошкой.

— Вот видишь. — Прячу улыбку. — Так во сколько мне подойти?

— К половине седьмого.

— Чудно. В шесть тридцать я буду здесь. Пока-пока! — пальцами машу Лере, выхожу за дверь и достаю телефон, чтобы вызвать такси.

Однако на экране высвечивается входящий звонок.

Марк.

— Да? — принимаю вызов.

— Тебя не учили отвечать на звонки? — рычит Марк в трубку.

— Извини. Я не слышала. Телефон был в рюкзаке, — лгу, зная, как он не любит, когда ему не отвечают.

— Ты выпила витамины?

— Разумеется, — уверяю, снова солгав.

Про таблетки я даже не вспомнила. Странно, что без них я чувствую себя достаточно хорошо, если не сказать, что даже лучше.

— Я за тебя волновался, — добавляет, смягчившись, и в его голосе слышатся заботливые нотки.

С Марком мы познакомились два года назад, когда я проходила повторное обследование.