– Тонкая работа, – сказал Халиф.

– Благодарю. Сидел со мной один парень, знал толк в этом искусстве. Я говорил, что, скорее, умру, но не буду разрисовывать себя татуировками. Увидел его работы на других и не устоял. Потом сделал вторую, потом – третью. И понеслось. У вас, наверное, подобных украшательств полно?

– Только одна. На большее меня не хватило.

– Не любите боль?

Молодой светловолосый вампир, о мастерстве татуировщика которого шла слава по всей тюрьме, внимательно оглядел медальон Ливия и расставил пальцы, показывая размер будущей работы. «Слишком крупно», – сказал Халиф. «Если хочешь, чтобы с деталями, иначе не получится. Без деталей – это халтура. Халтурой я не занимаюсь, – заявил вампир. – Где делаем-то?». «На спине, под левой лопаткой», – ответил заказчик. «Уверен? – уточнил вампир. – Больно будет». «Больно – это хорошо», – кивнул Ливий. Боль хотя бы ненадолго отвлекала его от мыслей об морфии, а боль, которую причиняла игла из храмового серебра, должна была прогнать все лишнее из головы. Именно это, а не желание во что бы то ни стало обзавестись татуировкой с изображением бога Ливиана, толкнуло его на глупость. Боль и вправду была адской. И от мыслей о морфии избавила, пусть и ненадолго. Зато татуировками он насытился на всю оставшуюся жизнь.

– Не люблю уродовать тело.

– Скажите это моему дурачку, который мечтает о татуировках. Где он? – Виктор огляделся и махнул кому-то рукой. – Кассий! Поди сюда, мистер Хиббинс хочет с тобой познакомиться!

– Вы привели с собой сына? – улыбнулся Халиф.

– Да. Ему уже четырнадцать, скоро он начнет помогать мне в делах и когда-нибудь займет мое место. Пусть общается с нужными людьми и вникает в дела.

Подошедший юноша улыбнулся и протянул Ливию руку. Волосы у него были темно-каштановыми, а глаза – карими, как у отца.

– Кассий, – представился он. – Приятно познакомиться, мистер Хиббинс.

– Привет, – поздоровался Халиф, отвечая на рукопожатие. – Как тебе здесь? Нашел безалкогольные напитки?

– Отец разрешил мне выпить бокал шампанского. – Его улыбка стала шире. – В честь праздника. К слову, мы живем неподалеку. Можем приходить друг к другу в гости. На чай. То есть, на кофе. Вы ведь с востока. Там приходят на кофе с арабскими сладостями.

Герман, болтавший с кем-то из гостей, увидел Кассия и подошел.

– А, и ты здесь. Познакомился с девочкой – или для храбрости не хватает пары бокалов шампанского?

– Познакомлюсь сразу после тебя, – отозвался наследник Цезаря, смерив Германа холодным взглядом.

– Вот, держи. – Он протянул Кассию свой бокал и взял с подноса официанта другой. – Выпьем вместе. Я – за жену, которая отправилась развлекаться с Законником, ты – за свою прыщавую морду.

Рихард отвлекся от беседы с Виктором и хлопнул Германа по плечу.

– Эй, прекрати. У парня нет ни намека на прыщи. А у тебя в четырнадцать их было полно, уж я-то помню.

– Судя по количеству мозгов, ему до сих пор четырнадцать, – заявил Кассий.

– Ишь ты, какой умник, – прищурился Герман. – Пей осторожнее, мелочь, как бы тебя не стошнило от пары лишних глотков.

Сын Виктора уже поднес бокал к губам, но в последний момент передумал и выплеснул его содержимое собеседнику в лицо. Рихард направился было к спорщикам, но Цезарь остановил его решительным жестом.

– Ах ты сучонок! – вскипел Герман. – Думаешь, у меня не хватит духу надрать тебе задницу в присутствии твоего папаши?!

В руке Кассия сверкнул нож, и он шагнул вперед.

– Джентльмены, – призвал всех к порядку Халиф. – Помните о вежливости.

На одном из балов отца Ливий выплеснул полный бокал вина на камзол слишком наглого ухажера Руны, и глава семейства при всех отхлестал сына по лицу. Интересно, что бы он сказал, увидев в его руке нож. Наверное, самолично всыпал бы ему пару десятков плетей. До того, как превратиться в слабака, живущего от одной карточной игры к другой, его светлость граф Винчелли имел суровый нрав и был скор на расправу. Телесные наказания он любил больше прочих, веря в то, что они прививают детям уважение и покорность. Иногда доставалось и Руне, и Альвис, и Анигару, но чаще всего – Ливию, который вел себя неподобающим для аристократа и наследника образом: крал фрукты из чужих садов, чуть ли не каждый день дрался с соседскими мальчишками, грубил старшим и помогал конюхам объезжать диких лошадей. Конюхи сами просили его об этом: когда к ним приводили очередного жеребца с непокорным нравом, они знали, что с упрямцем может справиться только молодой синьор. Сцена укрощения дикой лошади могла пройти мимо отца – находясь в особняке, он сутками прятался в своем кабинете и редко наведывался в конюшни – но зрители, которые сбегались поглазеть на бесплатное представление, громко свистели, вопили и хлопали в ладоши.