На Шеннон была белая блузка, с красивой вышивкой нежно-голубого цвета, оттенявшей её бездонные глаза. Упругая юная грудь трепетно вздымалась в глубоком вырезе, и Шеннон стыдливо запахивалась в ажурную тонкую шаль. Шон был уверен, что эту искусную вышивку и платок-паутинку сотворили её талантливые руки. Клетчатая яркая юбка обтекала ладные бёдра красавицы, широкий пояс привлекал внимание к тонкой талии.

Такая стройная, такая красивая, и каждое движение лёгкое, как порыв ветерка. А кожа… как нежные сливки. А губы… Как же хотелось поцеловать их прямо сейчас!

От Шона не укрылось, как она потянулась к нему, стоило подойти, всем своим существом потянулась: взглядом, телом, дрогнувшей рукой, нежной улыбкой…

Но обнять её сейчас он не мог, как бы ни хотелось. Слишком много вокруг тех, кого они не замечают, но кто точно заметит любой слишком вольный жест Фланагана.

Уже через пару мгновений Шон почувствовал на себе внимательный взгляд, обернулся и увидел, что с него не сводит глаз мать Шеннон. Миссис Маккеннет – худощавая, высокая, аккуратно одетая, ухоженная женщина – несмотря на возраст, выглядела поистине привлекательно.

Несомненно, природная красота матери досталась по наследству Шеннон, только его девочка обладала ещё большей хрупкостью и нежностью. Ей бы родиться дочерью аристократов с такой изысканной внешностью.

А то ведь деревенские дурочки ещё и потешаются за глаза, шушукаются из зависти, что, дескать, она не девка, а призрак ходячий, тощая как банши. И вообще в хозяйстве бесполезная… Мешок или корзину не поднимет, дров не наколет, бельё стирать будет, так, поди, вместе с ним унесёт река.

Шон однажды услышал эти сплетни и сразу кумушкам объяснил, что лучше бы им рты держать закрытыми, и за своими фигурами следить, а то скоро платья по швам треснут. Но всё-таки Рыжий догадывался, что когда он не слышит, болтают ещё и не такое.

И когда мистер Маккеннет не слышит, разумеется. При Брайене никто бы не посмел про его дочь хоть что-то дурное сказать.

Шон, поймав чужой взгляд, сначала испугался, что это как раз он – вредный папаша Шанны. К счастью, это была лишь её мать, но Рыжий всё равно скис. Ведь сейчас миссис Маккеннет точно уведет его милую и больше не подпустит к Фланагану ни разу за весь вечер.

Но женщина, ревниво и строго окинув взглядом обоих, сочла, видимо, что ничего дурного они не делают, и, к удивлению Шона, вернулась к разговору с двумя соседками, лишь изредка бросая взгляды на ожидавшую танцев молодежь.

Кажется, сегодня удача улыбалась Шону – всё пока складывалось самым лучшим образом.

Отец позволил пойти на праздник, и сам пошёл, но выполнил обещание и не досаждал сыну излишним вниманием. Он уже нашёл себе уютное местечко за столом, который ломился от сытных яств.

Там же, в стороне от шума, поглощённый разговором с новым священником и деревенским кузнецом, сидел мистер Маккеннет. Судя по раскрасневшемуся лицу, он был уже изрядно навеселе, и думать забыл о том, чтобы приглядывать за собственной дочерью. А мать её, хоть и была начеку, отгонять возможных женихов от вполне уже взрослой дочери не торопилась.

С той стороны, где сидели мужчины, тянуло такими ароматами, что живот урчал, как голодный кот.

В центре стола, среди прочих кушаний, возвышалась корзина с румяным, пышным хлебом. Ведь когда-то давно, когда День Урожая ещё называли Лунаса, Ламмас или Лугнасад, именно урожай хлеба чествовали в первую очередь. Нынче картошка каждому ирландцу была ближе зерна, и она занимала почётное второе место на праздничном столе.