- Нет. – Коротко ответила я. Боль действительно прошла.

- Смотри мне. Если заболит что, ты говори сразу. Не гоже будущей невесте больной в дом кузнеца идти. – Не к месту заулыбалась она, видимо пытаясь проявить радушие и заботу. – Отец твой пойдет сегодня с Бартелом разговаривать. И если они сговорятся, то ты войдешь туда на неделе невестой, а через пару недель и женой станешь.

Женщина слегка нахмурилась, не увидев на моем лице радости. Но я и не претендовала на звание артистки, сразу отражая на лице те эмоции, что испытывала. А кроме недоверия и глубокого скепсиса я сейчас точно ничего не испытывала.

- Не печалься и не думай плохого. Спать тебе всё равно здесь негде. А там будешь под теплым боком мужа в своей постели. В сытости и при деньгах. – Попыталась она меня заверить. – Только нужно поставить здесь твою подпись.

Она протянула мне извлеченную из-за пазухи, сложенную вчетверо плотную и невзрачную, желтоватую бумагу. Развернула листок с интересом глядя на прыгающие строчки неизвестного мне языка. И с облегчением поняла, что понимаю написанное.

- Что это? – На всякий случай спросила у мачехи. Надеюсь, она посчитает меня достаточно глупой и не вырвет её из рук.

- Здесь написано, что ты согласна на брак со своим женихом. – Она нервно ткнула в одну из строчек пальцем. – Видишь, здесь написано его имя – Гербальт Бут.

Разумеется, имени здесь и в помине не было. Как и дарственной на дом. Это было письмо, в котором некто, по имени Исдир отчитывался о проделанной им в конторе работе. Описание замены мебели и затрат на ремонт были весьма подробные. Но письмо стало полезным – деньги в обиходе этого мира назывались «сунар» и были разного достоинства от золотого до медного.

- А как подписывать? – Я старательно сдерживала рвущийся смех, но мачеха поняла это по-своему, расслабившись.

- Поставь любую закорючку. Сейчас принесу тебе стик. – Она заторопилась, задев рукой и чуть не смахнув со стола мою кружку. Но вовремя схватила её, поставив ровно.

Через пару минут, тяжело дыша от бурных поисков заветного пишущего стика, она протянула мне палочку, проведя ею по своему языку. Чем-то это действие мне напомнило советские цветные карандаши, когда слюна придавала яркости рисункам. Только эта палочка не имела грифеля. Но, тем не менее, она оставляла за собой тёмно-серую полосу, словно простой карандаш. Я не стала ставить привычную роспись, чтобы не вызвать у женщины когнитивный диссонанс, а начертила крестик. Кажется, так в старые времена расписывались неграмотные крестьяне.

- Вот и хорошо. – Она вырвала из моих рук бумажку, не значащую ровным счетом ничего и, свернув по старым сгибам, снова спрятала её ближе к телу. Следом был отобран и любопытный карандаш. – Теперь дождемся твоего отца с новостями. А пока ты можешь приготовить обед к его возвращению, раз голова у тебя больше не болит.

Отношение её, смотрю, сразу изменилось. Опять прорезались властные нотки, а лицо приобрело отнюдь не добрый вид.

- Из чего? – Сообразила я спросить, когда она уже была в дверях, ведущих на улицу.

- Из чего хочешь. Пошарь по полкам и в погребе. – Отмахнулась она, куда-то явно торопясь.

Я пожала плечами и решила, что нужно прежде всего накормить себя и детей, а уж что останется, перепадет этим двум тунеядцам.

3. Глава 2

Добычей из закромов на засаленных полках в кухне стала крупа, больше похожая на перловую. В погребе мною была обнаружена вялое подобие моркови, по паре головок чеснока и лука. А с потолка свисало сокровище – маленькое колечко копченой колбасы.