— Красота какая... — с придыханием констатирую, налюбовавшись впечатляющим зрелищем. — А чьи это корабли?

Вопрос заставляет мою новоявленную компаньонку, которую Керас соизволил ко мне приставить, замереть. Несколько секунд она соображает, что ответить, и наконец испуганно лепечет, пряча глаза:

— Простите, но я не знаю...

И сразу понятно становится, что всё она знает, просто сведения относятся к категории не подлежащих разглашению. Потому я и не настаиваю. Для меня информация не самая важная — просто любопытно, а у девушки будут проблемы. Она и так в постоянном напряжении. Её основательно нервирует новая, свалившаяся на голову работа. И понять цессяночку можно: из сотрудницы службы поддержки внутренней связи на корабле превратиться в няньку для фаворитки принца. Совершенно иная специализация.

Вот только у Кераса на этот счёт оказалось своё мнение. Несомненно основанное на том, что альбиносочка ему родственница. Жена или фаворитка, мне не соизволили сообщить, но при любом варианте контролировать и управлять её действиями ему проще.

— Неважно. — Я с лёгкостью снимаю поставленный вопрос, стараясь хоть этим расположить девушку к себе. Следом за ней иду на выход, потому что время уже позднее. Мы и так в обзорке два часа провели. — Спасибо, что показала мне зал. Я ведь сюда даже не додумалась бы зайти. Сколько раз с Керасом мимо проходила! И почему на корабле все стены одинаковые? Ни указателей, ни рекламы. Представляешь, как было бы замечательно... — Я оглядываюсь на закрывшийся за нашими спинами проём, широким жестом развожу руки, показывая, где именно должна располагаться сия надпись, и возглашаю: — Не проходите мимо! Только для вас — грандиозные и завораживающие дали открытого космического пространства!

Моя спутница наконец-то улыбается, видимо, всё же открытость и непринуждённость общения срабатывает. Однако на этом всё и заканчивается. Комментариев я от неё не слышу, как и объяснений. Уверена, Керас и тот больше бы рассказал. Я взвыть готова! У меня ощущение, что я бьюсь в дверь, которая накрепко замурована и открываться не желает.

Именно поэтому, после того как оказываюсь на пороге своей каюты, от дальнейшего общества альбиносочки тактично отказываюсь и отпускаю её на все четыре стороны. Второго раунда игры «уйди от прямого ответа» я не вынесу, первого, утреннего, мне более чем хватило. Ведь на любой вопрос меня посылали... во дворец. «Какие платья носят на Цессе?» — «Вас это не должно беспокоить. Во дворце прекрасные портные, они подберут идеальный гардероб». «Ты так замечательно уложила волосы! Где-то училась?» — «Это умеет делать любая цессянка. Но парикмахеры во дворце, разумеется, учатся специально». «На корабле есть дети?» — «Нет, но во дворце они будут. Вы всё сами увидите». Как я не взбесилась — уму непостижимо.

Отставку она принимает с облегчением, которое явно читается не только в выражении сиреневых глаз, но и в том, с какой скоростью девица исчезает за поворотом коридора. А я после ужина и оставшихся вечерних часов в одиночестве решаю, что пора вытаскивать из дядиной каюты Луриту. Мне подружка нужнее, чем дяде, а двух суток, чтобы разобраться с возникшим у неё влечением, им должно было хватить.

Вот только мысль эта приходит мне в голову лишь тогда, когда я уже переоделась, в кровать залезла и все постельные принадлежности скомкала в бесполезных попытках уснуть. В моём воображении Лурита, о которой я беспечно забыла, оставив на растерзание дядюшке, меня звала, плакала. В моей голове рождались резкие, жёсткие слова обвинений, которыми он её награждал и унижал вместо того, чтобы пожалеть. И использовал... в своё удовольствие. Два дня! Бедная, как она это выдержала! А я? Как я могла о ней не побеспокоиться? Не проведать и не проверить, как у неё обстоят дела?