— Выход я найду сама, не надо меня провожать.

Туда и направилась.

— Сядь и поешь, Кейтлин. Потом я тебя отвезу. Вряд ли твой папочка станет добрее за эти полчаса. Так хоть сытая будешь, когда он тебя запрёт в комнате.

Притормозила перед самой дверью. Не потому, что меня остановило его предложение поесть или в глубине души я надеялась задержаться рядом с ним ещё хотя бы ненадолго, но ко всему прочему выглядеть неблагодарной дрянью тоже не хотелось.

— Не стоит. Я возьму такси. И не станет он меня запирать. Большая часть слухов об Алестере Уильямсе — всего лишь слухи, он не настолько тиран или жестокий, — так и не взглянула больше на Калеба.

Банально смелости не хватило. Вдруг, теперь, когда между нами вновь завязался диалог, столкнусь с ним взглядом, если ещё хоть разочек посмотрю? Не уверена, что знала, как достойно смотреть в его глаза.

Потому и ушла, то есть сбежала…

Морозный воздух не особо помог расшатанным нервам. Да и недолго я на нём пробыла. Стоило спустится вниз, там дожидалось такси. Причём дожидалось оно странным образом конкретно меня. Словно ещё пока я находилась в душевой, Калеб уже знал, что оттуда я отправлюсь сразу на выход из квартиры, и позаботился о том, чтоб я не мёрзла на улице в одиночестве. Вот и оплату водитель брать с меня не стал, несмотря на все мои встречные категоричные возражения, как и на то, что ехать пришлось внушительное расстояние.

— Помни о том, что будешь умирать, — невесело усмехнулась я себе под нос, глядя на ворота перед родительским домом, припомнив знаменитое латинское выражение «Memento mori», как только покинула такси.

Его часто вспоминал и глава нашей семьи. В конце концов, какой бы ни была твоя жизнь, каких бы высот и благополучия ты не достиг или же наоборот — как низко бы ты не упал, конец у всех одинаковый. Даже у оборотней, которые способны прожить намного дольше, чем полукровки и простые смертные.

Повздыхав на философские темы ещё пару минут в целях собственного успокоения, я всё же вошла в дом. Собиралась сразу же направиться на третий этаж, в свою спальню, чтобы ещё раз принять душ, только теперь как следует, а лучше — понежиться в ванной, полной пышной пены, наполненной ароматом корицы и ванили, после чего нормально одеться, уже потом обдумать всё то, что со мной произошло за последние сутки. Но все мои планы на ближайшее будущее рухнули в первые же секунды.

Вместе со звуком хлёсткой пощёчины!

Я сперва её получила, затем отлетела в ближайший угол, попутно снеся собой вазу из китайского фарфора, опрокинув столик, на котором она стояла, и лишь потом осознала, кто именно ею меня наградил.

Отец…

Он возвышался надо мной в два с лишним фута своего роста, хмуро взирая на меня сверху-вниз, то сжимая, то разжимая свои широченные кулаки, отчего был слышен их хруст, и будто прирос к полу, как статуя. Подозреваю, чтоб окончательно не прибить меня. Не уверена, что могла бы выдержать ещё один удар. В ушах так шумело, словно у нас в доме бурлил Ниагарский водопад, и прямо сейчас я в нём тонула, при том захлёбывалась собственной кровью. Металлический солоноватый привкус остался во рту, а я неверяще задела большим пальцем свои губы. На них и впрямь была кровь. Моя. Много крови. Зато никакой боли. Она пришла позже. Через секунд пять, когда прошёл первый шок, а я сосредоточилась на разъярённом взгляде отца, сверкающем золотистыми вспышками зверя.

И тогда тоже не могла поверить.

Он ударил меня?

Он ударил меня…

Он ударил меня!

Впервые в жизни…

— За что?.. — по-прежнему никак не могла усвоить.