– Нет! – он аж привстал, напряг лицевые мышцы, и на мгновение из жирного обвислого месива, свисающего с его черепа, вылезло жесткое рельефное лицо злого гоблина. – Церра не такая! Другая!

– Кто бы сомневался, – фыркнул я, забирая еще кусок рыбы до того, как он накроет разложенную еду очередным облаком сыплющегося из банки перца. – Церра другая…

– Ты слушай!

– Ага… давай…

Воняющий жиром, гниющим желудком и незалеченными зубами Рыбак продолжил с того же места, где я его прервал, и еще минут десять взахлеб рассказывал о том, как строился город, как обживались покинутые здания, как откачивалась соленая вода и как создавались питьевые запасы, пополняемые в сезоны дождей, чтобы потом за символичную плату делиться со всеми жителями. Как стоящие во главе могущественных родов боссы мудро правили, регулярно собираясь, находя единственное верное и устраивающее всех решение. Единство Церры достигло высшей точки… а затем все началось рушиться. Когда старые доны стали умирать в силу естественных причин, их наследники не смогли сохранить уважительных отношений друг с другом. Последние двадцать лет междоусобица только нарастала, произошло несколько кровавых внутренних конфликтов… а два с небольшим года назад все разногласия разом прекратились.

Причина?

Угроза с севера.

Страшная угроза. Белый демон севера начал расширять свои территории, подминая под себя племя за племенем, забирая землю кусок за куском. Он уже потребовал от Церры дань… и, разумеется, получил гордый отказ. Он не получит ни песо. Церра всегда была готова к обороне – готова она и сейчас. Общая угроза сплотила древние роды, пальцы сжались в стальной кулак и…

Жирный Рыбак сипло всхрапнул и удивленно застыл, смотря, как я корчусь в беззвучном хохоте. По его подбородку стекала подкрашенная перцем ораторская слюна, в заплывших глазках застыло смешанное с обидой недоумение, пальцы правой руки нервно подрагивали рядом со сложенной навахой. Мне было плевать – я хохотал и остановился только через пару минут. Покачав головой, я заглянул в глаза Рыбака:

– Ну, давай… расскажи мне о том, какое неуважение я проявил к тебе, хотя ты пригласил меня разделить трапезу и все такое. Расскажи, насколько сильно я наплевал тебе в душу, старый Рыбак.

– Я… послушай, амиго… тебе не стоит…

– Но ты не соврал, да – я действительно весело хохотал. Хотя, как я понял, ты надеялся, что я заливисто посмеюсь над твоим рассказом о том, как угроза с севера заставила молодых донов прекратить сраться из-за херни и снова начать дружить против общего врага, грозящего им – кто бы, сука, мог подумать! – потерей звездного статуса в вашем сраном, тухлом муравейнике Церра…

– Эй! Не надо так!

– Но я смеялся не над ними, а над тобой, Мумнба, – сказал я, тянясь за бутылкой и чуть ли не силой вытягивая ее из пальцев его левой руки. – Я смеялся над тобой, над твоими тайными обидами и тайными надеждами.

– «Надеждами»? Я ушел! Я рыбак! Мерде! Почему же перец такой слабый? Даже глотку уже не щекочет…

– Тебе – не щекочет, – кивнул я. – Наконец-то я понял… Твою мать… как же сильно я в тебе ошибся, жирный Мумнба. Охереть, как сильно… я принял тебя за злобного, умелого и рационального гоблина себе на уме… но ты… ты не такой, – подавшись вперед, я снова заглянул в его глазки и спросил: – Хочешь, я расскажу тебе настоящую историю Церры… и твою тоже?

– Ты? Ты чужак! Что ты знаешь о моей родине!

– Вот и поперли первые обиды, – рассмеялся я. – Как предсказуемо. Ты продолжаешь меня веселить. Так да или нет? Решай, Мумнба. Я могу и помолчать.