– Что случилось, земляки?

– А ты сам глянь, Жорик. Там мужики буфетчицу приходуют.

– Что!?

Не веря сказанному, думая, что он ослышался, Смирнов встал и прошел десяток метров за здание столовой. И издалека увидел громадную колышущуюся задницу буфетчицы. Возле нее стояло человек пять. У него полезли глаза на лоб. Было абсолютно ясно, что здесь, средь бела дня, в центре громадной стройки, женщину никто не насиловал. Не смог бы никто этого сделать. Действие происходило по обоюдному согласию сторон. Это и было самым удивительным. «Господи, да куда же я попал?» – удрученно подумал Смирнов.

Наступала самая гадкая неделя – ночная смена, с двух по полуночи до восьми утра. Смирнов никак не мог приучить себя спать перед сменой хотя бы часок. Поэтому проспав с утра и до обеда в неимоверной нурекской жаре, он еще до начала смены скисал и начинал зевать. Пожилые же семейные мужики в бригаде (так тогда казалось Смирнову, на самом деле «пожилым» было чуть за тридцать) ночные смены любили. Ночью работать в кайф: ни жары – туннель пока лишь на несколько метров углубился в скалу, ни начальства. А дома жена и разбудит, и накормит, не так как в общежитском ночном буфете, и еще кое-что позволит перед сменой. Почему-то семейные заводили разговор о женщинах именно в ночную смену, пока «грузотакси» со звеном проходчиков карабкалось по ущелью, к их туннелю. Видимо, происшедшее за час до этого интимное общение с женой подвигало их на игривый лад. Поскольку в маленьком кругу семейных в их городке никаких секретов быть не могло, на этот раз объектом насмешек стали бесконечные аборты, которые делала жена их звеньевого Виктора Чмакова. Звеньевой был необыкновенно красив – как микельанджеловский «Давид», постаревший лет на десять и раздавшийся в плечах. Жена Света, бетонщица с «поверхности», уступала ему лицом, но никак не комплекцией.

– Витя, наши бабы говорят, угрохаешь ты Светку. Резинку бы одевал.

Очень серьезный в общении Чмаков с минуту подумал и ответил так, что дикий, животный хохот продолжался до того самого момента, пока его не заглушил грохот бурильных молотков их смены:

– Мне еще только на… – тут он назвал емким русским словом свой детородный орган, – ревматизма не хватало.

Чтобы понять гениальность фразы, нужно представить, что такое проходка. Вода повсюду. Капает со свода туннеля – ведь над ними могучий Вахш. Льется из бурильных установок. (Буры смачиваются водой, иначе в туннеле было бы невозможно дышать). Хлюпает под ногами. И все они, проходчики, в резине – от капюшона на монтажной каске до резиновых сапог.

Ревматизм – профессиональное заболевание проходчиков. А тут тебе предлагают и дома, в самый приятный в жизни момент нацепить на себя ненавистную резину. Смешно.

…Гигантский полуовал двенадцать на двенадцать метров. Проходчики бурят каждый раз 123 отверстия-«шпура» пятиметровой глубины. Шпуры забивают взрывчаткой – скальным аммонитом, взрывают, очищают забой от породы и цикл повторяется. Но если бы работа проходчика заключалось только в этом, им бы не платили как профессору на «материке». Хотя во время бурения приходится менять полсотни коронок, заливать масло-«веретенку» в их двухэтажные бурильные «Горынычи», то и дело менять рвущиеся резиновые патрубки – все это в охотку, поскольку пяток раз в смену можно и покурить, не прекращаю работы. Затянуться «беломориной» из мыльницы-портсигара – сигарету в туннеле не покуришь, тут же намокает. Еще приятнее подготовка забоя к взрыву – набивай себе взрыв-патронами «шпуры» и соединяй в единую цепь электродетонаторы – женская работа. Правда, после взрыва, когда порой кубометровую глыбу приходиться ломами громоздить на транспортер подборщика – «сталинских рук», похожих на обычную снегоуборочную технику в городах – тут уж не перекуришь. Хорошо, если в смене есть опытный горняк – походит, походит вокруг метровой глыбы, потом тюкнет слегка кувалдой по точке внутреннего напряжения камня – и тот сказочным образом рассыпается на десяток частей.