В то утро конференц-комната была полным-полна юристов – не только из «Дебевуаз», но и из других фирм: более двадцати человек, все с блокнотами, ноутбуками и гигантскими папками-скоросшивателями, сплошь облепленными клейкими листочками для заметок. На столе стоял спикерфон, и на связи были еще около двадцати адвокатов в разных уголках страны. Поводом, собравшим вместе эту армию поверенных, была необходимость взять показания у скрытницы-миллиардерши, давней клиентки Мэри Джо Уайт, которая теперь оказалась в эпицентре бурана судебных исков, утверждавших, что накопление этих миллиардов привело к смерти сотен тысяч людей.

Как-то раз Уайт заметила, что, когда она была прокурором, ее работа была проста: «Поступай правильно[5]. Ты преследуешь плохих парней. Ты каждый день делаешь для общества что-то хорошее». Однако в эти дни ее положение было сложнее. Высокооплачиваемые корпоративные адвокаты вроде Уайт – это умелые профессионалы, снискавшие определенную респектабельность, но по сути своей их бизнес ориентирован на клиента. Многие прокурорские работники, которым приходится думать об ипотеке и образовании для детей, идут по этой проторенной дорожке. В первой части своей карьеры ты стремишься привлечь плохих парней к ответственности, а во второй представляешь их интересы.

Юристом, которому предстояло в то утро задавать вопросы, был мужчина лет семидесяти по имени Пол Хэнли. Внешностью он выбивался из ряда остальных поверенных. Хэнли был адвокатом по коллективным искам. Он предпочитал шитые на заказ костюмы смелых цветов и приталенные рубашки с жесткими воротничками контрастных оттенков. Его седые, словно стальные волосы были гладко зачесаны назад, пронзительный взгляд подчеркивали очки в роговой оправе. Если Уайт мастерски демонстрировала неброскую силу, то Хэнли был ее противоположностью: он напоминал адвоката из комикса «Дик Трейси». Но в своем деле он на равных соперничал с Уайт и при этом питал органическое презрение к флеру благопристойности, которым люди, подобные ей, окутывали своих сомнительных клиентов. Давайте не будем себя обманывать, так думал Хэнли. В его глазах клиенты Уайт были «высокомерными засранцами»[6].

Миллиардершей, которая в то утро давала показания, была женщина в возрасте немного за семьдесят, врач по образованию, хотя она никогда не занималась практической медициной. Светлые волосы, широкое лицо, высокий лоб и широко посаженные глаза. Бесцеремонные манеры. Ее адвокаты старались не допустить этого допроса, и ей самой не хотелось на нем присутствовать. Как показалось одному из присутствовавших юристов, в ее поведении сквозило характерное нетерпение человека, которому никогда не приходится стоять в очереди, чтобы подняться на борт самолета.

– Это вы – Кэти Саклер? – спросил Хэнли.

– Я, – ответила женщина.

Кэти была членом семьи Саклер, династии нью-йоркских филантропов. Парой лет ранее журнал «Форбс» внес Саклеров в список двадцати богатейших семей[7]. Соединенных Штатов, чье состояние, по приблизительным оценкам, составляло около 14 миллиардов долларов, позволив им «потеснить наши исторические семьи, например Бушей, Меллонов и Рокфеллеров». Фамилия Саклер украшала художественные музеи, университеты и медицинские учреждения по всему миру.

За предшествующие шесть десятилетий семья Кэти Саклер оставила на Нью-Йорке свой неизгладимый след – примерно так же, как некогда сделали Вандербильты или Карнеги. Но теперь Саклеры были богаче обоих этих семейств, чье состояние было сколочено во времена «позолоченного века». А география их даров вышла далеко за пределы Нью-Йорка – это были Саклеровский музей в Гарварде и Саклеровская школа высших биомедицинских наук в Тафтсе, Саклеровская библиотека в Оксфорде и Саклеровское крыло в Лувре, Саклеровская школа медицины в Тель-Авиве и Саклеровский музей изобразительного искусства и археологии в Пекине. «Пока я росла, – говорила Кэти Саклер, – у моих родителей были фонды». Они, по ее словам, вносили вклад в «прогрессивные общественные дела».