— Просто уйди, Никлаус! — срывается мой голос на слёзы.

Он отстраняется и наконец встаёт с кровати, но замирает в шаге от неё. Молчит. Я сильнее стискиваю зубы, отвернувшись в другую сторону от него. Слёзы безостановочно катятся по моим щекам.

— Теперь мы оба знаем секреты друг друга. Предлагаю, не болтать о них.

Он уходит, не дожидаясь моего ответа. Он ему и не требовался. Я зло смотрю на оставшуюся открытой дверь, подскакиваю с кровати и с грохотом её закрываю. А затем падаю обратно на кровать и даю волю слезам.

Опять! Он сделал это снова! Выпотрошил мою душу до слёз. Господи, да почему же так больно?!

Знаю почему. Так и не вылечилась до конца. Не справилась. Не стала сильной, как обещала самой себе.

Не помню сколько времени у меня уходит на то, чтобы успокоится. Но помню, что несмотря ни на что, думала о Нём и его шраме. Операция по пересадке сердца — не нужно быть доктором, чтобы это понять. Я столько раз видела подобные шрамы в тех же фильмах...

Когда это случилось? Сколько ему было лет, когда он начал носить в своей груди чужое сердце? Сердце, которое ему подарил другой человек, но которым, очевидно, он так и не научился пользоваться...

Боже, я чувствую себя отвратительно, и в эту беспокойную ночь, и на следующее утро.

Я чувствую себя плохо всю оставшуюся неделю. Пусть и вижу Ника за это время всего один раз, и то издалека. Прямо сейчас. На уроке по физкультуре. После той памятной ночи он возвращался домой далеко после ужина, а уезжал в колледж в то время, в которое Роб и сестра уходили на работу. Эти двое, кстати, пыталась осторожно выяснить у меня то, как мы с ним ладим, и не наши ли разногласия причина того, что Никлаус возвращается домой поздно.

Разумеется, я смолчала о нашей стычке.

А сейчас вижу его впервые за прошедшие два дня.

У команды по регби идёт тренировка, парни бегают по полю, приседают, отжимаются, и я не могу заставить себя отвести глаза от далёкой фигуры Никлауса.

— И что ты ему ответила? — допытывает меня Бэлл.

Мы сидим на трибунах, по-тихому слиняв от учителя, который заставил всех бегать. Нам хорошо видно остальных из нашего класса, и шанс, что учитель не заметит в мешанине тел наше отсутствие очень велик. И мы с Бэлл просто пользуемся хорошей возможностью.

— Что не в настроении смотреть мордобой.

Оливер продолжал ненароком ловить меня, то у шкафчика, то в столовой, и всякий раз вновь звал прийти на этот его турнир. Я вежливо отказывалась всякий раз, его это расстраивало — или он делал такой вид — и он надолго пропадал из поля моего зрения. Правда, вчера он вновь порывался подвезти меня до дома, но рядом была Бэлл. И ещё полколледжа, кстати. Визит Оливера Гросса в кафе на 18-ой улице, сделал его удивительно популярным. Осталось баксов триста, и я могу увольняться оттуда со спокойной совестью.

— Что, прям так и сказала? Этими же словами?

— Нет, Бэлл, я была ужасно вежливой, — раздражаюсь я и поднимаюсь на ноги. — Пойдём обратно, урок скоро закончится.

Бэлл не спешит за мной следом, вместо этого она говорит мне в спину с нотками сарказма и обиды в голосе:

— Я не знаю, что у тебя там произошло, да и не сую в это свой нос, но не могла бы ты быть хотя бы час времени той Ани, которую я когда-то знала?

Я закрываю глаза, ощущая жар стыда у щёк. Она права, я не имею права срываться на ней. Как, впрочем, и ни на ком другом.

— Прости, Бэлл, — прошу я, развернувшись обратно. — В последнее время нервы ни к чёрту.

— Завязывай, — выразительно кивает она и поднимается с места.

Я тоже киваю и примирительно улыбаюсь подруге, вместе с тем, протягивая ей руку. В груди разливается тепло, когда её пальцы обхватывают мои.