Темнота. Поцелуи.

Темнота. Его пальцы во мне.

Темнота. Укус.

Он ложится рядом на бок и невесомо проводит ладонью по животу вверх, очерчивает закованную в бюстгальтер грудь. Не касается. Просто очерчивает и смотрит. Дышу тяжело. Ненавижу это ожидание. Ненавижу собственное тело. Ненавижу это скручивающее всё нутро вожделение. Животное. Дикое. Необузданное.

— Это твоё наказание, Лина, — тихо урчит блондин, — я ведь обещал тебе.

Зажмуриваюсь, мотаю головой. Узнаю. Конечно, я узнаю его голос. И мятно-морозный запах, что окутывает пространство.

— Страстная. Горячая. Моя, — мужчина переводит взгляд на брюнета. — Слишком вкусная, чтобы позволить её касаться низшему.

— Выйди! — приказывает первый и бровь выгибает.

Блондин скалится, показывая клыки. И склоняется ниже. Задерживаю дыхание, кусаю губу с силой, страшась и желая этой неизвестности. Вздрагиваю от касания кончика носа к подбородку. Он делает глубокий вдох возле ушка, прикусывает слегка кожу, не сильно, но ощутимо. Меня подбрасывает и топит новая волна.

— Не ласкай себя, Лина! — горячий воздух вызывает мурашки, заставляя кожу пылать ещё неистовее. Он встаёт и выходит из комнаты, вызывая разочарованный стон и очередную ненависть к себе за предательские чувства.

Брюнет медленно подбирается и кладёт прохладную ладонь на лоб. Выгибаюсь. Так хорошо. Так приятно. Мне нужна эта прохлада, а ещё водичка. Я очень хочу пить.

— Спи, девочка, — поймав мой затуманенный взгляд, приказывает мужчина. Его зрачки расширяются, почти топят винную радужку и белые склеры. — Спи! — склонившись ниже, повторяет он и хмурится.

А я делаю то, что совершенно не должна, приподнимаю голову и касаюсь губами его губ. Он не отвечает на поцелуй, даже губы поджимает и опять не дышит. Я же прикусываю их, ласкаю языком, шиплю. Никогда ещё меня так не динамили. Впервые. И это обидно, хотя, возможно, не будь я в такой агонии, оценила бы благородство. Но сейчас лишь ненавижу его чёрствость.

— Урод, — выдыхаю, но уронить голову обратно на подушку не могу, стальные прохладные пальцы хватают за шею. Он не душит, лишь держит, впивается подушечками в горло.

Поднимаю взгляд, вновь смотря в эти опасные глаза. Его выдержка буквально крошится на глазах. Я вижу, как по лицу проходит судорога. И в следующий миг голодный поцелуй обрушивается на мои губы. Жёсткий. Сокрушительный.

Ребром ладони он врезается между ног. Давит на пульсирующую плоть и глубоко толкается языком в рот. Я сама еложу, усиливая напор, царапаю плечи и шею. Обнимаю, страшась потерять.

Сильнее давит на лоно, грубая материя джинсов только усиливает и распаляет моё желание. Он трёт и трёт, подаюсь тазом. Низ живота болезненно пульсирует. Воздуха не хватает. Лишь тяжесть, жар и поцелуй. Поцелуй, от которого зависит моя жизнь.

Вспышка оргазма словно взрыв. Яркий, быстрый, громкий из-за моего вскрика. А брюнет усиливает трение, продлевая это желанное освобождение.

Выпустив мужчину, трясусь. Обезумевшая. И вкусившая лишь небольшую, крохотную разрядку. Потому что она не приносит покоя. Лишь заставляет захлёбываться от новой волны желания.

Мужчина ловит мою голову, сжимает прохладными пальцами щеки, заставляя посмотреть на него.

— Спи! — прямо в губы опять приказывает и отстраняется.

И на этот раз я подчиняюсь, закрываю глаза и с тихим всхлипом уплываю в темноту.

Просыпаюсь от головной боли и жажды. Провожу ладонью по прохладному шёлку подо мной. И резко сажусь. У меня отродясь не было шелкового постельного белья.

— Блять! — сипло вылетает.

На этот раз я ничего не забыла. Всё помню, спасибо услужливому мозгу, что подбрасывает всё новые и новые воспоминания. Отдёргиваю влажную от моего пота футболку. Морщусь от липкости между ног, даже смотреть не надо, даже джинсы запачкала собственным водопадом. Перекатываюсь, ощущая, как по нервам проносится остаточное возбуждение.