Слушаю дальше вполуха, переводя взгляд на Полкана Царько. Он подходит к инструкторам.

Они стоят у маленькой трибуны, у плаца.

Руки им не жмёт, так общается, сложив свои за спиной. Хотя, тут руки особо то и не жмут, больше по уставу. Но все равно малоприятный мужик.

Взвод остаётся на плацу с инструкторами.

- Вольно... - выходит вперёд Псих.

- Прям не кликуха, а спойлер к нашей службе, - ворчу я.

Достает бумажку. Читает.

- Кременчуг, Артамонов, Ильюшенко, Якунин, Левченко. Три шага вперёд.

- Понеслось... - шепчут в толпе.

Разглядывает наши лица. Давит на нос малому.

С шипением Дан дёргается.

- Кру-гом.

Цокает, закатывая глаза на разброд в нашей пятерке.

- При команде "кругом" разворот осуществляется на сто восемьдесят, Левченко, а не на триста шестьдесят.

- А... Да.

- Команды и поправки старших по званию не комментируются, если не требуют ответной реплики "есть" или "разрешите уточнить".

- Есть.

Йода и Танго курят поодаль поглядывая на нас.

- Итак... Посмотрите внимательно на своих товарищей. Особенно на Левченко... Шаг вперёд, Левченко. И Артамонова. Шаг вперёд. Если бы ваш взвод выходил сейчас из зоны боевого столкновения, мы бы их потеряли. Потому что нельзя держать в полном боевом снаряжении высокий темп с нарушенным носовым дыханием. Не хватит кислорода. Они отключатся.

Ну и отправить их в лазарет. Пусть отлежатся. И меня... - мечтаю я. Туда иногда Ульяна забегает.

- И когда вы разбиваете нос товарищу в лёгкой потасовке, вы должны помнить, что это , возможно, приговор. Нарушение дыхания при марш бросках можно приравнять к лёгкому ранению. А легко раненые остаются прикрывать отходящих. Так как шансов выйти, выжить у них априори меньше. Процент выживших среди них ниже двадцати.

Пауза.

Ну... в целом ясно, да.

- А сейчас мы увидим на практике как "умрут" Артамонов и Левченко. Кросс на десять километров.

- Э-э-э... - ропот.

- И когда они "умрут" их "тела" потащит взвод. Мы же своих не бросаем, верно?

- Разрешите обратиться? - спрашиваю я.

- Разрешаю.

- Мы все поняли. Не стоят наши детские разборки жизни товарища. Можно Левченко и Артамонову не бежать в этот раз?

- Нет. Нельзя. Все новые смыслы закрепляем ногами или болью. На уровне лимбической системы.

- Черт... - скашиваю взгляд на Данилу.

Ему и без броска хреново.

- Вернуться в строй. Взвод, на старт! - рявкает.

Перед стартом Псих отводит "раненых", заставляя их по очереди зажимать ноздри и продыхивать отек.

- Ограничение кислорода включает балансировку сосудистой системы. И организм сам уменьшает отек, пытаясь увеличить количество поступающего кислорода, - объясняет им.

Кросс идёт по петле "пересечённой местности". Инструктора бегут с нами - не срежешь, темп не скинешь. И мы конечно сдыхаем. И совсем не потому, что не можем десятку сделать. А потому что - не та обувь, не та одежда, нет привычной приветливо пружинящей под ногами прорезиненной дорожки стадиона. Кто-то выворачивает ногу на колдобине, кто-то цепляется за корни, разбивает колени, "раненые" не могут дышать. Водички нет. Ремень, сука, неудобный! Бьёт прямо в синяк на косточке бедра. Мне не дают подхватить Данилу, когда он падает, толкая меня в спину.

- Вперёд-вперед...

Оглядываюсь. Его тащит кто-то другой. А я, с ещё одним пацаном подхватываем Артемона. Потом передаём "раненых" другим, когда совсем выдыхаемся.

На финише падаем на пробившуюся зелёную травку. Мокрые, задыхающиеся. Убиты все, кроме, пожалуй, человек пяти тихонь, которые ни во что не впряглись ни вчера, ни сегодня.

И после броска стирается наша неприязнь с пацанами, с которыми конфликтанули. Но появляется неприязнь к этим тихоням...