С груженой машиной возвращаюсь к лагерю, разгружаю покупки и устало отмечаю, что очень проголодалась, а времени на завтрак не было совершенно. Яичница и растворимый кофе быстро решают это проблему.

Чуть позже, когда я удобно устраиваюсь на берегу со смартфоном в руках мне неожиданно звонит мама. Голос полон паники, которой и я частично поддаюсь.

– Артём в ярости, взял людей и куда-то рванул. У тебя всё нормально?

У меня всё было замечательно, если учитывать, что я нахожусь достаточно далеко от города. Найти меня практически невозможно. Даже если они просекут, что я прячусь в окрестностях заповедника, достать меня вряд ли выйдет.

– Я в безопасности, мам, – напоминаю ей весело. – Сомов, наверное, со своими дружками разбирается.

– Может быть, – отвечает она, и я слышу, как поджимаются её губы на последнем слоге.

Она волнуется, и я прекрасно знаю, что успокаивать её сейчас не имеет смысла, потому что она будет накручивать себя всё время. Единственное, что ей сейчас поможет, так это отвлечься на другую проблема, но у меня в арсенале таких не было. А так хотелось, чтобы она не терзала себя.

– Мне здесь хорошо, – отмечаю я, вглядываясь в мерцающие волны на горизонте. – С детства люблю отдых на природе.

– Это папа приучил, – грустно отмечает она. – Когда тебе было три года, мы впервые взяли тебя с ночевкой в палатках. Тебе так понравилось, что ты едва не каждый день просилась на природу.

А потом это стало доброй традицией. Открывали сезон мы в конце апреля, а закрывали в октябре. Пару раз в месяц стабильно выбирались, потому что папа обожает рыбалку. Он и уехал-то со своей новой семьей поближе к озеру. Сказал, что там отличный домик и даже есть старинная деревянная лодка, за которой бывший хозяин ухаживал, как за любимым ружьем.

И сейчас я сижу здесь и понимаю, что без кемпингов просто не смогу. Обожаю, слышать пение птиц и чувствовать запах костра, манящего согреться в холодную погоду или приготовить пищу с дымком.

– Я скучаю по нам прежним, – отвечаю с грустью.

– Детство ускользает и его не вернёшь, милая.

Да, я понимала это. Кажется, за всю свою жизнь я не только выросла, но и растеряла все её краски, за которые многое сейчас отдала бы.

– Мы будем счастливы, мам. Уверена, что так и будет. Просто мы должны убрать ненужных людей из своей жизни. И тогда всё обязательно наладится.

Она не ответила. Шмыгнула носом и коротко угукнув положила трубку. Я знаю, что сейчас она будет плакать и не перезваниваю. Потому что ей не нужно, чтобы я успокаивала её. Ей просто нужно принять новую действительность, от которой она так долго отнекивалась.

Вздохнув, я допила остатки кофе и ещё раз взглянула на горизонт.

Мне всегда казалось, что тишина рождает мысли, но сейчас я понимаю, что она их не рождает. Она делает их слышимыми.

Вероятно, именно в такие минуты, когда ничто не отвлекает, у учёных и появляются гениальные идеи, о которых они кричат "Эврика!". Вот только я не ученый, и вряд ли мне нужна эта эврика. Мне нужно просидеть тихой мышкой как можно дольше, пока Сомов, Грохов и Славин не оставят попытки меня найти. А потом мы просто уедем из этого алчного города, жаждущего только денег и крови.

Просидев ещё несколько секунд и любуясь природой, я вдруг понимаю, что мне жарко и я хочу искупаться. Смотрю на свои руки, отодвигаю край бинта и с сомнением обозреваю раны.

С этим нужно что-то делать. Не хочется получить инфекцию, но если уж совсем ничего не предпринимать, то мне наверняка придется несладко. Я и без того чувствую себя потерянным слонёнком на дрейфующей льдине, а тут ещё и беспомощность инвалида.