Тут же представила: я подкарауливаю редакторшу и, выйдя из кустов на узенькой дорожке, интересуюсь, будто невзначай, как получилось, что гонорар оказался у нее, и было ли это случайностью или вообще у нее так заведено… А сама думаю: Боже сохрани задавать такие вопросы, и к чему мне прищучивать журналиста, который привлек к нашей книге столь пристальное внимание читателей?

– Вы, правы, как всегда, – я стала уговаривать Таню. – Но где нам взять еще один «Экслибрис», чтоб мы и прославили Даура, и получили причитающийся вам гонорар? Да еще в день открытия ярмарки? Поймите, так сложилось исторически, что вы такая положительная, а это, между прочим, не каждому дано. Пусть недоразумение с «Экслибрисом» будет самое ужасное в нашей жизни, и давайте не придавать значения подобным мелочам!

Всем известно, какой я незадачливый миротворец и что мне лучше молчать, чем говорить вообще, не ввязываясь ни в какие передряги… Если я решила, что Татьяна успокоится, услышав мои ласковые увещевания, это была иллюзия. Ее гнев только пуще разгорелся. И вот уже наш газетный публикатор стоит у меня на пороге, зареванный, ее со скандалом увольняют и все такое прочее.

– Давайте зреть в корень, – звоню я Татьяне. – Бедняга остается без работы из-за дела, которое гроша медного не стоит, и эта женщина до старости будет считать, что именно мы с вами виноваты, что ей нечем кормить малолетних детей и нетрудоспособных родителей.

– И правильно, – отвечала Таня. – Поскольку такие люди, как эта журналистка, не достойны носить свое гордое звание, и, если ее уволят за шельмовство, она многое поймет в этой жизни.

– Кстати, вы тоже хороши! – добавила она. – Без разрешения отдали мою беседу в печать! А если в этом органе я, предположим, не хотела бы печататься, вдруг он… черносотенный и у меня с ним категорически не совпадают воззрения?

– В таком случае прошу у вас прощения, – сказала я, потихоньку заводясь.

– Вас я прощаю, – произнесла она царственно. – А ее – нет.

– «Вы великодушны, как богиня…»

– «Я не люблю иронии твоей…»

– Мне принесли деньги из «Экслибриса», – говорю. – Я хочу их вам передать.

– Мне не нужны эти деньги.

– И что прикажете с ними делать? – спрашиваю, уже окончательно не понимая, на каком я свете.

– Отдать их сыну Даура…

Нар к тому времени уехал в Абхазию, исчезнув за линией горизонта.

А в доме художницы Лии Орловой в Москве, где довольно долго жил Даур, время от времени обретался Володя-спелеолог, который тщательно исследовал подземный мир Абхазии, вдоль и поперек уже исследованный легендарным Гиви Смыром, открывшим Новоафонскую пещеру.

Добрая душа, Лия давала приют усталым путникам, странствующим трубадурам, монахам и миннезингерам.

Даур жаловался:

– Лия подселила ко мне монашенку, при ней смотреть телевизор – все равно что прелюбодействовать…

Лия Орлова ему – уходя:

– Абхазский сепаратист, закрой за мной дверь!

– Иди-иди, – отвечал он, – клерикалка, мракобеска, обскурантистка…

Словом, моложавый и смышленый Володя взял наши деньги и пообещал передать Нару, но просто понятия не имел, как это осуществить, поскольку вообще не вылезал из подземелья. А Нар жил в наземном городе Сухуме, что делало их встречу невозможной, как встречу парохода с паровозом.

Что же предпринимает Господь, чтобы эта встреча состоялась? Он устраивает так, что в один прекрасный день Володя выбирается на свет божий из какой-то бездонной дыры, жмурится на солнце, кругом высятся Кавказские горы, а в небе парит орел. Вдруг видит – по тропинке идет не кто иной, как сам Нар Зантария!