Она видела его глаза – она не могла отвести взгляда от этих темно-серых, как грозовое небо, глаз. Видела устремленные к ней руки – два удара сердца – и они коснулись её плеч, толкая и увлекая за собой. Будто до сих пор она парила в небе, а сейчас подбитой птицей устремилась на землю. На мгновение в сознание ворвался первородный страх смерти, прежде приглушенный странными инстинктами, защищавшими её разум. Страх этот ослепил ледяной вспышкой, пронзил насквозь. Но он погас, осыпавшись пеплом, когда мужчина обнял её, крепко прижимая к себе, обдавая волной живого жара.

Чуть отстранившись, он снова заглянул ей в глаза. Безмолвно спрашивая о чем-то, выискивая ответ на этот немой вопрос.

А потом коснулся её губ своими.

И воздух дрожал и звенел, и обжигали сладостью его прикосновения, а от её ладоней, скользящих по его спине, чтобы зарыться в чёрных густых волосах, к сердцу неслись разряды электричества, заставляя биться чаще, чаще.

И разверзлось звёздное небо над их головами…

Или под ними.

Место, время, направление – утратили всякий смысл. Они тоже осыпались пеплом, вихрясь вокруг женщины и мужчины.

– Ли-ина, – выдохнул куда-то в волосы за ухом «неманьяк».

– Фиишш, – вторила ему девушка, отрываясь и снова заглядывая в глаза такого желанного, такого невообразимого, близкого и родного человека.

Серые радужки его полностью скрыл зрачок, наполняя взгляд кромешной тьмой. Черные волосы посеребрились полосками седины, пальцы обзавелись когтями, на лице пробилась щетина, больше похожая на шерсть. Последним штрихом стали обвивший девушку хвост с пушистой кисточкой и раздвоившаяся верхняя губа, из которой произрастали вибриссы.

– Лиинн, – прорычал хомяк-переросток и потянулся к ней усами.

– Аа-а-аа! – заорала Лина, и милосердная темнота окутала девушку прежде, чем её настигла боль.

***

– А-а-а… ахренеть! – не удержалась от комментария Глинн, потирая отбитую поясницу и очередную шишку на голове. – Вот это – точно был сон! Приснится же гадость всякая, – девушку передернуло от двоякости ощущений – брезгливости и остаточного возбуждения. А потом она помчалась умываться. И отплевываться, на всякий случай. Хорошо, что соседка по черепу не видит её снов, заклевала бы.

К Дайру девушка шла, напевая под нос скабрезную песенку из мира Лины: «В темноте-е, Очертанья тают в темноте»[13].

13 В темноте – песня древних. Вероятно, шуточного характера, ибо глубокий смысл не прослеживается. Текст приведен частично, большая часть затерялась или прочтению не поддается: «В темноте очертанья тают, В темноте. Я ласкаю чьи-то губы, Но подозреваю, что не те».

***

– Мурхе, сгинь!

Ложусь с её именем и просыпаюсь с ним же. И сплю с ним, кажется. Богиня! Чтоб ей пусто было…

– Солнце встало, солнце село, а я песенку не спела.

– Уйди, укушу, окаянная!

– Отойди, окоянная, одолею… уходи, укушу, уродина…

– Это не так. Окаянная – да. Ур… А! А-а! уйди, не лезь в душу спросонья, и так тошно!

Уснуть удалось только поздним утром. Даже скорей – днем. Да ещё ерунда всякая снилась всю дорогу. Так что явившаяся с закатом девица застала на месте меня дохлую медузу[14], и, присев рядом, с упоением принялась проверять её на упругость, тыкая мне пальцем под ребра. Сама она была отвратительно бодра и мурлыкала весёленький мотивчик.

14 Медузы (разг) – Используется для обозначения бесформенного желе-подобного объекта. По непроверенным данным М. являются обитателями морей и океанов, имеют студенистое прозрачное тело. По словам Лины, они и правда такие.

Дайр взирал на это безобразие с пофиксизмом не нуждающегося во сне вечного существа.