– Ба, что с мамой?

– Змея укусила, пока по траве шастала.

– Так ночь, – Тай нашла в себе силы удивиться. – Змеи спят.

Таната слишком долго подбирала слова, а клянчить у нее никогда не выходило, поэтому Тай, перехватив комок шерсти, натерший пальцы, спросила о другом:

– Ба, кто ревел так? Аж дом трясся весь. А еще никто не вышел, и собаки не лаяли.

– Не знаю, – ответила Таната и на этот раз Тай ей поверила. – Может, из-за эха показалось, а толчки – так горы рядом. Они проснулись, звери перепугались.

Небо слегка посерело, стало не так страшно. И полоса деревьев возникла прямо перед ними, выбравшись из ночных объятий.

Таната утерла пот со лба и глянула меж стволов, где нужно было протащить Мелу.

– Может, я сбегаю, приведу соседей? – предложила Тай. Бабушка цыкнула.

– И показать твою маму в таком виде? Не думай даже.

Мама. В предрассветной дымке Тай уже хорошо различала черты женщины, звавшейся ее мамой. Чужие. С таким же чувством она могла смотреть на любую женщину из деревни. На маму Мелека, например, или маму Дана. Хотя нет, подумала с обидой, с теми мамами ей доводилось встречаться чаще.

– Ба…

Тай сделала над собой усилие, чтобы продолжить:

– Почему мама была там?

Таната мигом обросла колючками.

– Не знаю.

– Но ты…

– Тяни! – прикрикнула бабушка; клюкой махнула как отсекла все лишнее, что не хотела слышать. – Быстрее, пока соседи не попросыпались!

Тай стало еще обиднее не получить ни слова похвалы за то, что переживала, бежала помогать, даже ножи с собой взяла, собираясь спасать бабушку.

– Ну и не пойду больше, сама справляйся, – пробурчала неразборчиво, пытаясь не захлюпать носом.

– Что сказала?

– Ничего.

Тай подхватила плащ. Поволокла. Тяжело. Бабушка шла уже не рядом, а впереди, выглядывала людей.

В деревне протащить человека по улице так, чтобы никто не увидел, будет сложно. Невозможно. Обязательно кто-то выйдет позевать или собаку покормить, чтобы не тявкала. И увидит ее. Мелу. Чужая она или не очень, но Тай не хотела, чтобы о маме потом шептались, придумывая всякое разное.

– Ба. – Остановилась. Плечи болели сильно, покрутила руками. Ноги устали. – Давай я сбегаю домой, платье маме принесу. Петухи уже кричат, а соседи в окна глазеть станут. Скажем, что купаться пошла и плохо ей стало.

Когда Таната, наконец, согласилась, Тай пробежала в деревню. Мимо соседских домов кралась даже не шаркая. В своем же чуть не споткнулась о ноги Йены, сидевшей у стены. Она закуталась в покрывало и, скорее всего, ночь провела на одном месте, ждала Тай с бабушкой. Посапывала, голова клонилась набок. Рядом с ней лежала кочерга, от вида которой Тай стало совестно. Хотелось поправить сползшую с плеч Йены простыню.

– Прости, – затаенно шепнула, обходя сестру. – Мы пришли. Не бойся больше.

Первым делом свою перепачканную ночную сорочку сменила на штаны и рубаху. Платье для мамы взяла одно из бабушкиных, самое широкое, чтобы легко надеть было, после чего сунула его под мышку и побежала обратно.

И хорошо, что принесла одежду, потому что чудной способ перемещения Мелы и широко открытые глаза, устремленные в никуда, деревенские без внимания не оставили. Первой высунулась из окна лохматая голова старшего брата Ирика, за ним выглянула его мать. Не поместившись среди них, отец семейства вышел из дома. Глянул на плащ, на Танату, на запыхавшегося, багрового от усилий ребенка, почесал подбородок, после чего потопал к соседу и застучал в дверь, требуя помочь.

Йена глаза открыла, едва шумная толпа ввалилась в дом. Подобрала ноги, вжалась в стену, сонно моргая. Таната показала ей скрыться с глаз, едва заметно махнув рукой в сторону их с Тай комнатушки. Тай оказалась рядом, потянула ее за руку, вынуждая встать.