Иван Михайлович помог управляющему подняться. Посмотрел на него. На меня.

– Ее надо запереть, а пса пристрелить, – не унимался Савелий.

Полкан зарычал.

– Тихо, мальчик. Тихо. Я тебя в обиду не дам.

– Глафира Андреевна? – Доктор порывисто шагнул ко мне. – Вы позволите?

Он приподнял мне подбородок, разглядывая шею.

– Повреждения не так серьезны, синяка, скорее всего, не останется. Но несомненны, – заключил он. – Похоже, ваша беседа с самого начала протекала не слишком мирно.

– Я защищался! – возмутился управляющий.

– Савелий Никитич. Настоятельно рекомендую вам исполнить просьбу, – это слово он выделил голосом, – исправника и, вернувшись в свою комнату, оставаться там столько, сколько понадобится.

– Это называется домашний арест, и я требую объяснений…

– Требуйте их у его сиятельства, – отрезал доктор. – Вернитесь в комнату, я приду обработать ваши ожоги.

– Вы не имеете права распоряжаться в чужом…

Иван Михайлович посмотрел на меня.

– Глафира Андреевна?

– Будь моя воля, я выставила бы этого человека из дома без расчета. Но не буду спорить с его сиятельством…

Управляющий не дал мне договорить.

– Почему этой девке разрешается ходить по всему дому и оскорблять людей?

– Потому что она хозяйка этого дома, если вы вдруг об этом забыли, – отрезал доктор.

– Она убийца!

– Это не доказано. Возвращайтесь в свои покои.

– Я с места не сдвинусь!

Иван Михайлович пожал плечами.

– Воля ваша, если вам не нужна моя помощь, не смею вмешиваться.

– Очень нужна, вы же сами видите, эта ненормальная…

– Не дала себя придушить, – негромко заметила я.

– Хватит! – Оказывается, добродушный доктор тоже умел командовать. – Савелий Никитич, вы ведете себя не как дворянин. Возьмите себя в руки.

– Сами-то давно ли дворянином стали? – огрызнулся управляющий.

Доктор обернулся ко мне, словно не услышав.

– Глафира Андреевна, простите за эту сцену. Давайте я помогу вам с дровами.

Савелий скрипнул зубами, поняв, что ничего не добьется. Направился к дому, размахивая руками так, будто с каждым шагом разрубал воображаемого противника.

– Не стоит, Иван Михайлович, – улыбнулась я. – Вам еще этого потерпевшего лечить.

– Удивлен, что у вас наконец нашлась смелость постоять за себя.

– То есть вы все знали и не вмешивались? – возмутилась я.

– Глафира Андреевна, я не так давно практикую среди местных помещиков, а не в Больших Комарах. Мне известно, что после смерти вашей матушки с вами случилась нервная горячка… – Он хмыкнул чему-то своему. – И мой предшественник, объявив вас недееспособной, обратился к дворянскому собранию. Учитывая ваше несовершеннолетие и состояние здоровья, опекунство передали вашей двоюродной бабушке.

– И всем было…

– Глафира Андреевна. – В его голосе проскользнул холод. – Вы прекрасно понимаете, почему симпатии общества были не на вашей стороне.

– Нет. Не понимаю.

Доктор вздохнул, тон его изменился, словно он снова разговаривал с Варенькой.

– Глафира Андреевна, я сознаю, что вам тяжело вспоминать те события. Однако мне известно, что после вашего выздоровления князь Северский, председатель дворянского собрания, беседовал с вами. Вы сказали ему, что заслужили все, что с вами произошло, и пусть все остается как есть.

– Но ведь это было не вчера!

На самом деле я понятия не имела, что за «события» имеет в виду доктор и почему Глаша – прежняя Глаша – считала, будто заслужила подобное обращение. Но ведь она могла и передумать, в конце концов! Мало кто заслуживает, чтобы его будили пощечинами и обзывали как попало.

– Ваша двоюродная бабушка жила нелюдимо, не ездила с визитами и не отдавала их. Однако Марья Алексеевна…