Иван Михайлович повернулся к лежащей, но остановился, подчиняясь жесту Стрельцова. Я заглянула в кувшин. На всякий случай плеснула немного на ладонь: вода как вода, довольно прохладная. В глазах исправника заиграли смешинки, когда я пошла обратно к Вареньке. Ресницы ее едва заметно подрагивали, как бывает, когда пытаются подсматривать сквозь них, не открывая глаз.

Присев над ней, я хотела было просто вылить воду из кувшина на лицо, но в последний момент сжалилась. Налила немного в ладонь и умыла девушку, как малышку. Наверное, мозоли на моих руках царапнули личико. Варенька вскочила, фыркая, точно кошка.

– Вы… Вы! – воскликнула она, возмущенно глядя то на меня, то на кузена.

– Я предупреждал, что девице нечего делать на месте преступления, – скучным голосом произнес Стрельцов.

– Сухарь! Чурбан бесчувственный! Будочник!

Девушка подхватила юбки и вылетела из комнаты. Легкие шаги прошелестели по анфиладе, заторопились вниз по лестнице.

– Схожу за ней, успокою, – вздохнула я.

– Не стоит, – пожал плечами Стрельцов. – Далеко не убежит.

Словно опровергая его слова, раздался треск дерева и вскрик. На какой-то миг я восхитилась этой девицей – умеет же оказываться в центре внимания. Но тут же устыдилась сама себя: в крике было слишком много неподдельной боли, чтобы счесть его очередной причудой.

Ругнувшись, я понеслась туда. Стрельцов опередил меня на полдороге. Сзади отдувался доктор – в таком возрасте бегать было наверняка не слишком полезно.

В следующий миг я выбежала на последний поворот лестницы, и желание смеяться пропало. Сама не знаю, как я перелетела проломленную ступеньку и присела рядом с девушкой.

Варенька подтянула к себе одну ногу, обхватив руками лодыжку. Стрельцов растерянно топтался рядом. По лицу девушки струились слезы. Видно было, что ей стоит немалых усилий не разреветься в голос, как ребенку. Я осторожно отвела ее ладони, проглотила ругательство: стопа была неестественно вывернута. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что произошло. Ступенька проломилась, девушка вцепилась в перила, и старое, изъеденное жуками дерево не выдержало даже ее комариного веса.

– Плачь, если хочешь, – сказала я. – Это в самом деле очень больно.

Она шмыгнула носом, покачала головой.

– Женщина должна уметь переносить боль без слез и жалоб.

Девушка явно повторяла с чьих-то чужих слов, и мне захотелось сказать ее воспитателям много ласкового. Я поднялась.

– Я схожу достану из колодца холодной воды для примочки. Надеюсь, там только вывих, а не перелом.

Иван Михайлович озабоченно покачал головой. Стрельцов выглядел таким виноватым, будто он собственноручно вывернул кузине ногу. Он подхватил Вареньку на руки, повернулся ко мне.

– Погодите с водой. Куда ее можно уложить?

Еще бы я сама знала. Впрочем, утром, обследуя дом в поисках кухни, я видела что-то вроде гостиной. Туда мы и отнесли пострадавшую, уложили на диван. Варенька тут же села, старательно поправляя юбки.

– Кирилл Аркадьевич, оставьте нас, – велел доктор.

– Я ее ближайший родственник здесь, и я должен знать, что с ней, – уперся исправник.

Спорить было очевидно бесполезно, я подхватила его под локоть и повлекла к ближайшим дверям. Похоже, я поступила как-то очень неправильно, потому что и доктор, и Варенька уставились на меня так, будто я собралась стриптиз танцевать, а исправник даже забыл, что надо сопротивляться. Опомнился только у двери, встал столбом – поди сдвинь его такого. Пришлось выпустить его локоть и сказать:

– Кирилл Аркадьевич, я понимаю, что вы переживаете за кузину. Но подумайте головой: каково девочке раздеваться перед мужчиной, пусть даже родственником?