Стрельцов едва заметно улыбнулся.

– Господин Кошкин вряд ли способен повлиять на мои суждения. И, разумеется, никто не вправе контролировать ваши беседы, Глафира Андреевна.

Что-то в его голосе, а может, в выражении лица под маской безупречной вежливости мне не понравилось. Совсем не понравилось.

– Но?

– «Но»? – переспросил он.

– Договаривайте.

– Я всегда считал, что обещания – не просто слова. Их нельзя толковать по-разному в зависимости от обстоятельств. Или они были даны – или нет. Очень легко убедить себя, что прошлые обязательства больше не имеют силы, когда появляется… – уголок его рта искривился, – более привлекательная перспектива.

Горло перехватило от обиды и разочарования.

– Вот, значит, как… – выдавила я. – Похоже, ваши суждения не так независимы, как хотелось бы.

Глаза защипало, я уставилась на крышу амбара, часто моргая. Надо бы подлатать. И посуду мыть пора. И… что бы еще придумать, чтобы не думать?

– Я обещал защищать вас, и я помню о своем обещании, – прервал затянувшееся молчание исправник. – Однако такие вещи касаются обеих сторон. С вашего позволения.

Он сбежал со ступенек и размашистым шагом устремился в парк.

Я мазнула по глазам рукавом. Не буду я реветь! Назло всем этим кобелям – не буду!

Полкан ткнулся мне в ногу. Я опустила голову, и он тут же встал на задние лапы, уперев передние мне в живот, и преданно заглянул в глаза.

– Я не тебя имела в виду!

Невозможно было не улыбнуться, глядя на него, не потискать как следует – и, конечно, я не успела увернуться, когда пес решил вылизать мне лицо. Зато слезы высохли совершенно.

– Хватит, я уже чистая. – Я поднялась. – И все же мыть посуду я тебе не доверю. Пусть девчонки работают.

И мальчишки – те трое, которых Марья Алексеевна наняла вчера в качестве посыльных, пока тоже оставались у меня. Собрать посуду и натаскать воды. Вернуть в сарай лавки, принесенные для крестьян. Наколоть дрова для кухни. Привести в порядок двор после чужих экипажей и лошадей. И так далее и тому подобное – забот хватит всем, и мне в том числе.

– Сережа ушел? – встревожилась Марья Алексеевна, когда я зашла на кухню, чтобы раздать указания. – Ты ему отказала?

– Вы знали? – Глупый вопрос, на самом деле. Генеральша явно знает все и про всех. Странно только, что она не стала присутствовать при разговоре. – Я его наняла. Надеюсь, я об этом не пожалею.

Она всплеснула руками.

– Конечно, я знала, голубушка. Он спрашивал моего совета, и я ответила, что решать тебе. Пожалеешь ты о своем решении или нет – время покажет, однако никакие советчики тут не помогут. Не советчикам, а только самой хозяйке потом разбираться, если доверит имущество не тому. Впрочем, кому я это говорю! Ты уж на своей шкуре убедилась.

Я невесело хмыкнула. Еще как убедилась.

– Не печалься, милая. – Генеральша погладила меня по плечу. – Все мы в этой жизни шишки набивали, главное – какие уроки из них извлекли. Думаю, не пожалеешь ты.

Она потерла поясницу, не скрывая вздоха.

– Вы устали, – спохватилась я. – Прилягте, второй день на ногах.

– Да и ты, милая, с первых петухов не присела.

– Вот сейчас займусь бумагами и насижусь столько, что как бы к стулу не прирасти, – отшутилась я. – Пойдемте, я вас провожу.

Генеральша не стала спорить, и по тому, как тяжело она оперлась на мою руку, я поняла, что она действительно еле на ногах держится. Я и сама безумно устала и морально, и физически, но оставались вещи, которые, кроме меня, сделать некому. Пока не забыла – записать имена-фамилии тех дам, которые приглашали их навещать. Написать всем, кто был сегодня, письма с благодарностью за их участие и помощь. И хоть немного привести в порядок документы, пока не вернулся новый управляющий.