– Вам нравится, правда? – обрадовалась Кэтти.

Комната была прелестна: на стенах – новая обивка приятного нежно-сиреневого цвета, на окнах – сияющие свежестью шторы из тонкой полупрозрачной ткани. И мебель была светлой и тоже новой. Даже находясь в затруднительном финансовом положении, граф сумел создать своей дочери уютное гнездышко, и это порадовало и тронуло меня.

– Здесь очень красиво, – ответила я и ничуть не солгала.

Малышка сияла от счастья, и когда мы спустились в столовую, где уже был накрыт стол для праздничного обеда, она с гордостью сообщила отцу:

– Мамочке очень понравилась моя комната! А можно она сегодня будет ночевать у меня?

Она бросила на графа такой умоляющий взгляд, что тот смутился. Но я сама смутилась еще больше.

Ах, как мне хотелось бы провести эту ночь именно там – в ее спальне! Чтобы еще хоть ненадолго отложить то, что так пугало меня. И хотя я понимала, что рано или поздно это должно будет случиться, сейчас я была бы рада даже столь небольшой отсрочке.

– Боюсь, что это невозможно, дорогая, – разрушил мои надежды де Валенсо. – Я понимаю, что вам нужно о многом поговорить, но вы сможете это сделать потом, после нашего возвращения из Парижа. Ты ждала ее так долго, что тебе не составит труда подождать еще несколько недель.

Девочка всхлипнула, но под суровым взглядом отца всё-таки сдержала слёзы.

Мы сели за стол – я за один его край, а граф – за другой. Кэтрин примостилась со мной рядом, и на сей раз ее отец не возразил. Нас с ним разделяло слишком большое расстояние, чтобы мы могли разговаривать, не повышая голос, и меня, пожалуй, даже радовало это. Зато я смогла пошептаться с девочкой и узнать, что она любит сыр и фруктовые пироги и совсем не любит рыбу.

Перед отъездом в столицу де Валенсо нужно было решить в поместье еще немало важных вопросов, и после обеда он ушел в кабинет с управляющим, а Кэтрин вызвалась показать мне особняк.

Она была еще слишком мала, чтобы замечать то запустение, в котором пребывал дом ее отца. Она искренне гордилась большими залами, пыльными диванами и поблекшими картинами. И я охотно соглашалась с ней и тоже находила для всего восторженные эпитеты.

Мы побывали и в заросшем бурьяном саду, и в конюшне, и в конце концов эта экскурсия так утомила нас обеих, что отказались от первоначального намерения прогуляться еще и в горы и вернулись домой.

Я напоила Кэтрин теплым молоком, которое принесла румяная кухарка, помогла ей раздеться и уложила в кроватку. Девочка заснула, едва коснувшись головой подушки. А я сидела на стуле рядом с ней, пока в комнату не заглянул граф.

– Пойдемте, я покажу вам нашу спальню.

Я вздрогнула. Но откладывать неизбежное дольше было уже нельзя, и я, еще раз взглянув на улыбавшуюся во сне малышку, пошла за де Валенсо по темным коридорам.

Спальня тоже была приведена в относительный порядок – по крайней мере, постель была мягкой, а белье свежим, пахнувшим лавандой. Граф запер дверь и принялся расстегивать пуговицы на своем камзоле. И я, постояв некоторое время в молчаливом смущении, принялась делать то же самое.

Это была странная ночь. Конечно, я не ждала, что де Валенсо станет объясняться мне в любви, которой ко мне не испытывал, но полагала, что он найдет для своей супруги хоть несколько ласковых слов. Он не нашел. Возможно, он вовсе не умел их говорить.

Но хотя бы его поцелуи были достаточно мягкими, чтобы я немного расслабилась и даже попыталась ответить ему. К чему было противиться? Этот мужчина был теперь моим господином, и чем быстрее я сумею смириться с этим, тем будет проще для нас обоих.