Она считала, что любая женщина, выжившая до пенсии может собой гордиться. Как выразился бы ее внук, она прошла все уровни сложнейшей игры и ни на одном не умерла.

Были у Нины Михайловны и маленькие вредные привычки, от которых она не могла отказаться даже в силу возраста. Она была заядлой кофеманкой.

Здоровье не позволяло пить кофе в желаемых количествах, но если не дома, то все свое время Нина проводила в красиво обустроенной кофейне неподалеку.

Раз в неделю она позволяла себе фисташковый латте, а потом мучилась от бессонницы, в другие дни женщина просто пила чай с имбирем и корицей, но неизменно приходила к своему столику возле окна, чтобы не упустить ничего интересного: ни прохожих, ни, собственного, того, что творилось в самой кофейне. Ни один скандал или разбитый подстаканник не мог пройти мимо ее внимания.

Летом она стягивала с головы панамку, а зимой – шарф, завязанный под горлом и вешала его на спинку любимого диванчика, уже слегка протертого.

Персонал знал Нину Михайловну по имени и наизусть выучили, в какой день недели она пила кофе, а в какой простой чай. И просто спрашивали:

- Вам как обычно?

Ей нравилась вся эта атмосфера, нравился гомон и нравилось наблюдать за молодыми людьми, полными жизни, баристой и другими посетителями. Так она казалась себе менее старой. В общем, душа Нины Михайловны оставалась молодой даже спустя все эти года.

Когда-то она была жизнерадостной и прекрасной, все юноши хотели Нину Михайловну в жены, а теперь, когда муж умер, а сама она состарилась, приходилось учиться любить одиночество, потому что никакой другой мужчина ей был не нужен.

Кофейня была единственным островком ежедневно счастливого настроения. И она бы прожила так все отведенное время до самой смерти, наконец-то отправляясь на перерождение или в забытье (кто во что верит), но…

Попала Нина Михайловна внезапно. Никто не ожидает в один день проснуться в чужом мире, пожалуй, кроме романтичных молодых девиц.

По правде сказать, она думала, что умерла, хотя не сказать, что считала себя специалистом в смертях. Просто однажды проснулась не в своей кровати и люди вокруг были незнакомыми. Они говорили на странном языке, но Нина обнаружила, что понимает каждое слово.

Возле кровати сидела странно одетая женщина примерно ее возраста, на голове своеобразной дамы был небрежно повязан накрахмаленный чепчик, а губы оказались плотно поджаты, словно женщина часто была недовольной. Нина старалась никогда не корчить такое выражение, чтобы не создавать новые морщины на лице.

- Кто вы? – хрипло спросила Нина, пытаясь отвернуться от тряпочки, которой ей вытирали лоб. Она даже не сразу обратила внимание на то, что говорит не на своем родном языке. Это сейчас было меньшим из того, что ее волновало.

- Синтэрра Лесса, - ответила ей странная лекарка и нахмурилась еще сильнее.

Нина Михайловна с трудом огляделась и закашлялась, всего несколько раз перед этим повернув голову. В легкие словно впилась тысяча иголок. Лишних движений лучше бы не делать, но она почти ничего не успела рассмотреть.

- А где я нахожусь? – голос звучал слабо, Нина попыталась подвигать рукой, но получалось плохо – сил не было даже на это.

Обстановка была странной. Далеко не ее уютная квартирка со шторами в мелкий цветочек и подоконником, уставленным фиалками.

Из того, что она успела зацепить взглядом: под потолком паутина, а в грязное окно ничего нельзя было рассмотреть, пол в дырах и кое-где прогнулся. Даже под одеялом чувствовался холод. Вариант с больницей отмелся, она бывала там много раз и ни в одной палате не казалось подобной атмосферы. Ей сразу не понравилось это место.