Эмоции или отрава действует?

— Не знаешь? — минуту спустя я всё же напоминаю о себе.

Муж снова выдаёт сдвоенное да-нет.

— То есть ты не уверен? — догадываюсь я. — Вроде как не подделка. Давай попробуем? Если честно, я подозреваю, что навредить больше, чем есть, вряд ли возможно.

Вру.

Навредить легко, но, по-моему, риск оправдан.

Я могла бы не спрашивать Даниэля… Я не представляю, что буду делать, если он вдруг откажется. Буду уговаривать? Заставлю съесть вопреки его мнению?

Ответ — нет.

— Почему?! — я смотрю на Даниэля… как на идиота. Он, что, не хочет встать на ноги?!

— Даниэль…

Как он мне объяснит, лишённый дара речи?!

Я столько старалась…

Я зла.

— Даниэль, почему нет? Ты считаешь, что это вредная подделка? Ты думаешь, что лекарство навредит? Или ты думаешь, что ложки не хватит? В рецепте сказано, что нужно принимать каждый день, у меня целый брикет.

Даниэль просто смотрит.

— Лекарство надо растопить, я знаю. Пробуем?

Но Даниэль снова отказывается,

— Почему?! — я плюхаюсь на диван. — Так, давай по буквам.

“Нельзя без направляющего”.

— Без целителя? — уточняю я.

Даниэль медлит, но соглашается. То есть термин я выбрала не совсем удачный. Зато теперь понятно, почему масло шло в комплекте либо с рунами, либо с одноразовыми амулетами.

— В рецепте ещё руны, — я демонстрирую ему картинку. — Будут вместо направляющего. Что скажешь?

“Тебе опасно”.

Он серьёзно?! На пороге смерти он думает о моей безопасности?! Он ведь понимает, что если не я, то никто?

— Даниэль, целителя у нас не будет, только руны, и только я могу их нанести.

Нет.

— Что теперь нет? — я начинаю перечислять буквы не скрывая злого раздражения.

“Запрещаю тебе рисковать”.

20. Глава 20

Он… что?! Мне требуются нечеловеческие усилия, чтобы дописать фразу. Я не то что на первом слове, на первых слогах выбешиваюсь, внутри скручивается жгучий протуберанец чистой ярости.

Глазам не верю…

Выискался запрещатель.

Краем сознания я даже понимаю, что почти наверняка Даниэль пытается меня защитить и пишет из самых лучших побуждений, что сейчас он не может быть многословным и мягко убеждать, упирая на логику, объясняя последствия, что как князь он вообще-то имеет полное право запрещать кому угодно и что угодно. Но от здравого смысла я отмахиваюсь как от назойливой мухи, я киплю и думаю только о том, как не ошпарить дорого супруга и не ошпариться самой. А ещё я испытываю что-то подозрительно похожее на восхищение — каков мужчина, в его-то зависимом положении и всё равно смеет быть упрямым и неудобным.

Характер у Даниэля не сахар.

Правитель и должен быть стойким, волевым. Возможно, немного деспотом… Но вот муж-тиран, пусть хоть целый император, а не князь, мне даром не сдался. Конечно, по одной реплике судить рано.

Если бы Даниэль не указывал мне, а просто отказался лечиться… Не знаю, я бы, наверное, пыталась его уговорить. Но в свой адрес я указания не воспринимаю.

На языке вертятся фразы одна обиднее другой, и я молчу, потому что упрекать в параличе подло, потому что говорить гадости, глядя сверху вниз и зная, что собеседник не может ответить, неправильно.

На весь холл моё сопение.

Я с трудом беру себя в руки, и цежу:

— Я. Ненавижу. Когда. Мне. Что-то. Запрещают.

У Даниэля расширяются зрачки.

Будет забавно, если он ненавидит, когда его запреты игнорируют.

Я отворачиваюсь, позволяю ему увидеть, с какой силой я сжала пальцы, но я не ухожу. Я медленно выдыхаю, выпускаю ярость в пустоту. Рука расслабляется, пальцы выпрямляются.

— Знаешь, Даниэль…, — я снов поворачиваюсь к нему. — Чтобы мне что-то запретить, слов мало. Хочешь запрещать? Вставай на ноги. У тебя есть дельное предложение лучше, чем моё? — я выдерживаю паузу, убеждаюсь, что положительного ответа у него нет. — Я готова выслушать и обсудить, но предложения у тебя нет. А значит я буду делать то, что могу. Какие перспективы иначе? Подождать, пока отрава тебя доконает? Так вот, Даниэль, в первую очередь я буду спасать себя. Я жива, пока ты жив. Я уверена, что наместник с радостью устроит нам одну могилу на двоих. Сопровождать тебя в гробу, уж извини, я не намерена.