Оглянувшись по сторонам, я увидела всего в метре от себя на песке какой-то дрючок, наполовину скрытый нанесенными из моря водорослями. Подходит! Главное, чтобы не оказался железным! А так… Гоняла же я когда-то нашего дворника Митрича его же собственной метлой за то, что этот мерзавец, утомившись расчищать нападавший снег, присел в полдень прямо в центре детской площадки на качели и на виду у всего дома присосался к бутылке самогонки. Нашел, чему детей учить!

Одним прыжком, и откуда только силы взялись, я достигла вожделенного дрючка и схватила его в руки, угрожающе поднимая над головой. К счастью, дубинка оказалась не железной. Но все равно была довольно увесистой, не чета метле. Скорее всего, это была цельная ветка с обломанными сучьями. На ветру бурым знаменем развевались прилипшие к ней и подсохшие водоросли.

Увидав меня с моей импровизированной дубинкой, Тит смешно округлил глаза и слегка присел:

 — Ты че это? А?

Я прищурилась:

 — А вот я тебя сейчас как обезврежу! За всех обезвреженных русалок сразу!

Тит сделал шаг назад, едва не запутавшись в приспущенных портах. Ага, правду анекдоты говорят: мужик со спущенными штанами к беговому марафону не готов.

 — За что?! Всем же русалкам нравится обезвреживание! Они и жемчуг иногда нам подкидывали за это!

Я невольно ощерилась:

 — Жемчуг, говоришь? — Тит мелко закивал, едва не уронив свое войлочное ведро, которое носил вместо шляпы. — За групповое изнасилование? — И тут же, не дождавшись ответа от перепуганного Тита, я взмахнула своей дубинкой сильней, саму себя благословив дождем из просыпавшегося песка: — Ты где тут русалку увидел, дубина?! Где ты видишь жабры и хвост? Я тебя сейчас как обезврежу! Никогда больше к морю не подойдешь!

Большего Титу и не потребовалось. Зажимая в кулаке штаны, он повернулся и неуклюже побежал по песку, оглашая пустынный пляж хриплыми визгами:

 — Окул!.. Окул, тикай! Это магичка, я обшибся! Тикай, а то зашибет!

Я молча рванула вслед за беглецом. Бежать по песку в мокрых кроссовках — то еще удовольствие. Но непонятно откуда нахлынувшая злость распирала мне грудную клетку и требовала выхода. Никогда я еще так не злилась. Даже когда дочка, будучи в третьем классе, изрезала мое единственное выходное платье, чтобы соорудить кукле свадебный наряд. Даже когда пресловутый Митрич с пьяных глаз перепутал мусорный бак и сложенные у подъезда автомобильные шины, приготовленные энтузиастками-садоводами под клумбы, и навалил в последние гору гниющих листьев вперемешку с окурками. Та злость была тихой. Хоть я и орала на весь район на Митрича, обзывая его пропойцей и полудурком. Теперь же мое бешенство настоятельно требовало крови. И оно ее получило.

Нагнав незадачливого обезвреживателя русалок на верхушке холма, я, мельком отметив, что с той стороны у подножья холмов раскинулась маленькая деревенька, от всей души врезала мужику по хребтине моей импровизированной дубинкой.

Дрючок только на вид и вес оказался грозным. То, что во время бега оттягивало мне своим весом руки, коснувшись спины Тита, с жалобным кряком развалилось напополам. Или это спина оказалась железной? Не знаю. Разобраться не получилось. Не удержавшийся на ногах от удара, Тит с жалобным воплем улетел вниз, кажется, прямо в деревеньку. Я повернулась ко второму любителю морской фауны.

Окул, похожий на своего незадачливого приятеля практически как близнец, за исключением того, что его лохматая бородища оказалась псиво-пегой, попятился назад, увидев, что я наступаю на него с огрызком дубинки в руках. В голове мелькнуло презрительное: и это