— Знаю, — протянул задумчиво Штиль.

— Ты зайди в деревню, как сможешь. Поговори с ней, чтобы она точно поняла, куда нельзя ходить… И захвати с собой инструменты, — Гром кашлянул, потому что было неловко от собственной просьбы.

— Это еще зачем?

— Может, дверь ей приделаешь хоть немного. А то на нее смотреть страшно.

— А сам почему не сделаешь? — судя по голосу, Штиль улыбался, на что Гром только нахохлился и рыкнул, прежде чем отключить телефон:

— Нет мне дела до людей!

И ведь соврал же.

Хотя нет. До людей на самом деле не было. Но эта девушка из головы так и не выходила.

Он бродил по дому, как тот медведь-шатун, которого разбудили посреди зимы, а потому он был злой и всем недовольный.

Даже в доме его всё раздражало — всё лежало не так и не там. И тишина давила на мозги, поэтому Гром вышел снова в лес, чтобы обойти свои «заповедные» территории.

Девушка уснула только перед рассветом, измучившись от собственных слез, и крепко спала, а Гром бродил по лесу, прислушиваясь и принюхиваясь, потому что был здесь хозяином, который не хотел допустить беды, пусть это ему и было в тягость.

Лес был его домом.

Его большой душой, которая так любила свободу, простор и хвойный запах.

Он мог сутками бродить по своим землям, отмечая то, что люди чаще всего не видели: новые звериные тропы. Следы бойни и крови. Границы территорий, которые помечали хищники, а затем рьяно охраняли.

Гром видел это всё, потому что и сам был зверем. Самым опасным и сильным на этой земле — берсерком рода Бурых. Созданием с сущностью огромного бурого медведя, который мог выглядеть как человек, но человеком никогда не был.

Он видел, как это делают хищники. Чувствовал мир не так, как это делают люди, но выдать себя не мог, иначе ему нужно было убивать тех, кто понимал, что с ним что-то не так.

Местные жители ближайших деревень за столетия обитания его рода рядом уже привыкли к тому, что есть мужчины гораздо больше обычных деревенских. Гора-а-аздо больше! Вопросов они не задавали и лишний раз в глаза старались не смотреть.

Для всех он был лесником и был с этим согласен.

Обо всем другом люди знать не должны были ни при каких условиях.

Он и сейчас принюхивался невольно, стараясь понять, не нарушил ли кто-то его запрет заходить в Медвежий угол, как это сделала вчера девушка-огонек, сама не понимая, что рисковала своей неприкосновенностью, а может, даже жизнью.

Берсерки всегда были жадными до женщин.

Они влекли их своей красотой и хрупкостью.

А сейчас, когда он вернул старые порядки и запретил берсеркам брать в жены человечек, медведи словно сошли с ума от желания нарушить это незамысловатое, но важное правило. Иногда ему казалось, что они делали это назло ему. Чтобы показать, что правила нового короля рода Бурых им не указ.

Вот только Гром не был одним из тех, кто умел прощать.

Он убивал всех, кто шел против него вольно или невольно, чтобы остальным было неповадно. И чтобы защитить в деревнях людей, которые остались под ударом, сами того не подозревая.

Гром неторопливо шел своей дорогой, когда вдруг ощутил другого берсерка там, где его быть не должно было! Дьявол!

Запрет входить в часть леса действовал не только для людей, но и для ему подобных!

Особенно, черт побери, для них!

Зарычав, Гром кинулся вперед, где явно чувствовал присутствие берсерка своей крови, и если бы люди видели, как он двигается, то впали бы в шок и панику, потому что сами с такой скоростью и силой двигаться не смогли бы. Так даже хищники двигаться не могли бы — только берсерки.

Тот, кого ощутил Гром, не был чистокровным.