– Ты сделал из нашей семьи мишень, превратив детей в инструменты для достижения нужной тебе цели в схватке с монстром, появление которого не смог предугадать, – с горечью бросает она.

– Послушай меня, они не просто изменят историю, они создадут ее заново. Исправят то, что не успели мы. Изменят все, что не получилось у нас. Они будущее, Ди. Только подумай – от наших детей зависит судьба целого мира.

– Который разрушил их отец, – отчаянно восклицает Диана, ударяя сжатым кулаком в мою грудь.

– Мы оба знаем, что все было не так! – сдвинув брови, я перехватываю ее запястье, не позволяя снова меня ударить.

– Я хотела, чтобы они были обычными детьми, – всхлипывает Диана. – Счастливыми, беззаботными и свободными. Я хотела им дать то, чего никогда не было у меня.

– Они никогда не были и не могли бы быть обычными детьми, – отрицательно качнув головой, я запускаю ладони в ее волосы, пропуская через пальцы светлые локоны.

Они такие же мягкие и шелковистые, как полвека назад, когда, будучи совсем ребенком, она плакала на моем плече, прячась от бесчеловечных мразей, устроивших костюмированную садистскую оргию в саду дома моей семьи.

– Ты понимала это с самого начала, Диана, – заключив ее в объятия, я упираюсь подбородком в белокурую макушку и с наслаждением вдыхаю обожаемый аромат. – Еще до того, как приняла решение стать матерью. Еще до того, как осознала, что жизнь вне Улья больше не для тебя.

– Незадолго до своей смерти мама сказала мне, что таким, как мы, нельзя размножаться. Она приговорила меня еще до того, как я родилась. Больше всего я боялась стать похожей на нее. Искалеченной, зависимой, одержимой местью и безжалостным монстром – моим отцом, – Диана прерывается, словно ей мучительно сильно не хватает кислорода. – Я боялась потерять себя и предать своих детей. И я потеряла…

– Это не так, Ди, – мягко перебиваю я. – Мы имеем право на все, что делает нас счастливыми. Вспомни, разве рождение наших детей не было для нас высшей формой абсолютного счастья?

– Ты снова говоришь о себе, о нас… Где в твоей пламенной речи место для Рины и Эрика?

– Счастье в определении семьи имеет неделимое значение. Непостоянное, не всегда осознанное, мимолетное и ускользающее, но даже за самый краткий его миг приходится сражаться. Каждый день, каждую минуту – с собой, со всем миром, а сейчас с тем, кого практически невозможно победить. И ты понимаешь это, как никто, мы нашли друг друга там, где люди имели право только терять и умирать. Мы выстояли, Ди. Мы смогли. Так почему ты не веришь, что наши дети унаследовали от нас ген победителей? Почему ты скорбишь по живым? Ты видишь? – я киваю головой на голографический экран. – Их сердца бьются сильно и твердо. Я сдержал слово. Их ничто не сломает. Ни Эрика, ни Ари. Ты веришь мне?

– Мы сейчас в той точке, что и они тогда. Кронос и моя мать, – словно в бреду шепчет Диана, невесомо и трепетно нежно дотрагиваясь до моей щеки. Каждый зарубцевавшийся шрам на моей коже отзывается на ее прикосновение фантомной болью, превратив тело в одну кровоточащую рану.

– Нет, Диана…

– Да, – она резко отстраняется.

На таймере отображаются последние две минуты. Картинка за окном искажается, раздаются звуки сигнальной сирены. Лихорадочно горящий взгляд моей жены замирает на Одинцове:

– Твой автомат при тебе, генерал[6]? – вскинув голову, громко произносит она. В ее глазах пылают вызов и решимость. – Или тебе нужен приказ? Считай, что он у тебя есть.

– Успокойся. У тебя истерика, – я с силой привлекаю Диану к себе, фиксируя ладонью ее затылок. – Прости меня, пчелка, – выдыхаю в приоткрытые губы, оставляя на них поцелуй с едким вкусом соли и поражения.