Я сжимаю челюсть, бросаю взгляд на наручные часы и убираю руки в карманы брюк. Мое чутье снова не подвело, но все происходит немного быстрее, чем я предполагал.

– Причины? – требую незамедлительного ответа.

– Сбой синхронизации на уровне базовых модулей, – нервно объясняет Гейб. – Один из управляющих каналов транслирует несанкционированные импульсы. Алгоритмы идут по нештатной кривой. Сигнатура – нестандартная. Источник сигнала – изнутри.

Изнутри. Слово вспыхивает в сознании, как аварийный сигнал.

Не внешняя атака. Не техногенный сбой. Не ошибка оператора. Кто-то внутри системы запустил перекодирование Щита. А это может означать только одно: «Сеть» просочилась в глубинные уровни и внедрилась в управляющий протокол. Не просто отключила защиту, а изменила её назначение. Стерла аварийные маршруты, отключила автоматический отклик, переписала ключевые команды. То есть теперь, при возникшей опасности, система не воспримет внешнюю атаку как угрозу. Не среагирует должным образом, потому что ей приказали считать подобный вариант событий штатной ситуацией. Физически Щит не разрушен, но функционирует в ложной парадигме.

Я быстро активирую голографический интерфейс. В воздухе вспыхивает проекционное поле – прозрачные панели, наложенные друг на друга, как слои неровной ткани. Диагностический поток рушится, лог-файлы идут с искажениями, цепочки команд обрываются. Модули перегружены, буферы трещат от конфликтов, управляющий канал ведёт себя непредсказуемо.

Это не хаос, а хирургически точная диверсия.

– Пытаемся перезагрузить контур вручную, – бросает Гейб. – Но ядро уже отвечает на команды по перезаписанному протоколу. Мы больше не управляем системой.

– Запустили Failover[3]? – спрашиваю я, догадываясь, что услышу в ответ.

– Мы пробовали. Сценарий отклонён. Система восприняла его как внешнее вмешательство. Пакет аварийной перезагрузки заблокирован ядром как враждебный.

Щит отторгает собственную попытку спасения. Как организм, заражённый вирусом, но борется он не с патогеном, а с теми, кто пытается его излечить.

– Я делаю перекрёстную сверку с внешними потоками… – быстро говорит Гейб и внезапно замолкает, подключая меня к своему интерфейсу. – Вижу восемь объектов, – голос его срывается. – Вектор – гипербаллистический. Запуск со стороны материка, дальность – около 2300 километров. Скорость – выше 5 махов[4]. Класс – архивный комплекс Sigma-Titan, модификация не идентифицирована. Это ракеты, Дэрил, – хрипит он, забыв о субординации. – Боевые. С кассетной частью. Старый арсенал. Кто-то реанимировал шахтную платформу.

– Как много у нас времени в запасе?

– Менее пятнадцати минут. Если траектория сохранится, – Улей будет уничтожен.

Я на мгновение прикрываю глаза, позволяя тьме за веками прорасти внутрь, достигнуть сердца и сжать проклятую мышцу в стальном кулаке.

Пятнадцать минут. На ликвидацию самого защищённого объекта на планете. На демонтаж империи, строившейся десятилетиями. Я перевожу взгляд на застывшего рядом генерала. Одинцов не двигается. Испещрённое морщинами лицо не выдает ни единой эмоции. Он словно часть интерьера, восковая копия того, кто еще сутки назад считал, что полностью контролирует ситуацию. И я позволил ему так думать, закрепив в нем уверенность в собственных силах, но потеря «Аргуса» и срыв операции в «Крыле Орла» запустили необратимую цепочку событий.

Мы облажались. Оба.

– Какие соображения, генерал? – спокойно спрашиваю я, любуясь пурпурным горизонтом.

Значит, пятнадцать минут. Ничтожно мало против вечности и все же… многое можно успеть, если очень сильно захотеть. Приподнятая всего на треть щитовая стена пока не заслонила мне вид, и, возможно, сегодня я смогу досмотреть закат до самого конца. Не через фильтры камер, не отражённый в линзах спутников, а по-настоящему: из этих окон, высоко над суетой, страхом и надвигающейся агонией.