Кроу подавил зевоту, наблюдая за приближающимися очертаниями лодки с провизией. Она приходила раз в месяц и обеспечивала его не только едой, но и его единственным, пусть и кратким, контактом с другими людьми. Лодочник – молодой парень по имени Лари – по его собственным словам, был кормчим судна снабжения в пятом поколении. Он всегда приходил вовремя, в один и тот же день каждого месяца, и всегда очень стремился угодить. Хотя Кроу оценил его восторженную готовность служить, он также испытывал облегчение, наблюдая, как лодка отчаливает, и зная, что до следующего визита пройдёт целый месяц.

Он никогда не был особенно общительным человеком, и у него было не больше горстки друзей, которыми можно было похвастаться. Он был не совсем тем, кого они назвали бы, если бы их спросили о жизнерадостных людях, с которыми приятно находиться рядом, и он не хотел, чтобы бедный Лари думал, что его хотят пригласить на чай. Кроу всегда было лучше одному. Ему нравилось быть одному. Просто так обстояли дела.

Он стоял на кухне и просматривал доставленные с материка ящики. Скользнул беглым взглядом по газете, сложенной сверху, затем отбросил её в сторону, чтобы открыть доставку. Немного сушёного и солёного мяса, мешок картошки, небольшой пакет овсянки, пара буханок хлеба, коробка чая, банка малинового джема, плюс большой кусок свежего сыра, приготовленного из козьего молока, которое он отгрузил в прошлом месяце. Вероятно, он должен был поблагодарить за это мать или сестру Лари. В этом не было ничего особенного, но этого было более чем достаточно, чтобы продержаться до следующего визита. Кроме того, у него были собственные куры, пять коз и небольшая теплица, где он мог выращивать овощи и зелень, если позволяла погода. Возможно, это была не очень комфортная жизнь, но, по крайней мере, она была стабильной.

Кроу разложил по полкам еду, принёс ведро свежей воды для чая и съел кусок хлеба с джемом. Затем он надел пальто и поплёлся к маяку. Небо быстро приобрело оттенок ртутно-серого, тяжёлые тучи надвигались всё ближе и ближе. Последние лучи солнца растаяли на горизонте, его умирающий свет заливал пейзаж янтарём и золотом, пока не утонул во тьме моря. Определённо, приближался шторм.

Его ночная смена длилась ещё не так долго, когда дождь, наконец, добрался до берега. Сначала он легонько постучал в окна, возвещая о своём прибытии осторожным шуршанием, прежде чем завывающий ветер помог ему набраться силы. Вскоре окна задребезжали, а дождь во всю замолотил по куполообразной крыше. Свет фонаря заливал ночь, и Кроу уставился на чёрные волны, разбивающиеся о скалистый берег внизу. Раз за разом они накатывали на берег и безжалостно пожирали пляж, оставляя в песке глубокие борозды, похожие на следы когтей. Фонарь над ним широким конусом освещал буйные воды, словно рука, протянувшаяся ко всем забытым Создателем судам, которые могли оказаться там в такую ночь, как эта.

Кроу порылся в памяти и остановился на подходящем гимне. «Песнопение Света» было единственной вещью из Церкви, которая у него осталась. Оно укоренилось в самих его костях, единственное, чему когда-либо учили его, и что по-прежнему давало ему некоторое утешение.

«Создатель, хотя на меня надвигается тьма, я приму Свет. Я выдержу шторм. Я выстою. То, что ты создал, никто не сможет разрушить».

… разрушить.

Последнее слово Песнопения в прах разбило его мысли и прозвучало как слабый шёпот. Губы Кроу задержались на нём, когда луч осветил мокрые камни внизу, кончик его языка всё ещё был прикован к последнему слогу, когда его взгляд зацепился за что-то странное, аномалию в темноте. Дрожащими руками он навёл бинокль на скалы и, затаив дыхание, стал ждать, когда вспышка света снова озарит это место. Когда же это произошло, Кроу отпрянул от окна.