Небрежно бросить на подушки шаль.
Но циник Ваш кумир, Иосиф Бродский.
И нам не суждено… Мне «очин» жаль.
Мне «очин» жаль, что нам не суждено
Послушать бриз и лицезреть пейзажи,
Выгуливать собак и пить вино,
И делать вид, что не знакомы даже…
Читая Бунина
В «какое из морей впадает Волга?»
Он обещал дать правильный ответ.
Она ждала мучительно и долго,
И было ей всего семнадцать лет.
Он день и ночь строчил подробный очерк.
Наутро пальцы оказались липки.
Она кляла его корявый почерк
И две орфографических ошибки.
Когда закат нагрянет,
Пора писать записки.
Ну что, скажите, манит
Вас к этой гимназистке?!
Покой Ваш не нарушу,
Лишь крикну на прощанье:
«Не надо мне про душу
И лёгкое дыханье!»
Бессмысленное
В свиданьях наших пылких нету смысла!
(Привычный скрежет разума в висках).
Какой, скажите, смысл у коромысла,
Которое затеряно в песках?!
Наверное, для маленькой колючки
Нет смысла большего, чем вырасти в пустыне.
А я по глупости могу дойти до ручки:
Слова и мысли у меня пустые.
Я не пишу стихов при лунном свете,
Закусывая дужку у очков.
Мне просто нравится встречать на белом свете
Таких, как Вы, учёных дурачков,
Которым всласть раздумывать над смыслом
Стихов и прозы, пуха и пера.
А радуга нависла коромыслом.
До этого лило как из ведра!
Своим желаньям потакать я рада,
Хотя, признаться, нет порой удачи.
За испытания мне выпала награда
Вдыхать сирень на подмосковной даче,
Нанизывать мгновенья, как агаты,
Тянуть из трубочки густой коктейль весны,
Встречать восходы, провожать закаты
И рисовать безоблачные сны.
«Мне всё этой осенью мило…»
Мне всё этой осенью мило:
И грусть, и дождей пелена.
Я вдруг целый мир полюбила
И пасмурный вид из окна,
Себя в отраженьи витрины,
Таинственный взгляд иноверца,
Осколки взорвавшейся льдины
В твоём всепрощающем сердце.
В шкатулке сокровищ так много:
И бусы, и серьги, и броши,
И старая жизнь у порога
Оставила в полночь калоши.
Средневековый роман
За окошком палисадник.
Пыльный фикус на окне.
Вдруг я вижу: белый всадник
Лихо скачет на коне.
Гордый рыцарь предо мною
Преклонил своё колено:
«Станьте Вы моей женою».
Я сказала: «Непременно!
Отношусь к средневековью
Я с огромным интересом».
Он в ответ: «А я с любовью –
К сероглазым поэтессам».
Он подвёл ко мне коня,
На него помог взобраться,
Но любил ли он меня –
Не успела разобраться.
В замок рыцарский привёз,
Ночь провёл и вдруг умчался.
Сердце мучает вопрос:
Почему не попрощался?
Лишь одно понятно мне,
Что всему настанет час.
Пыльный фикус на окне,
В облаках парит Пегас.
И лошадку без хвоста
Бросил сын мой у куста…
На полпути
Весна благословила это утро,
Царит истома, барственная леность…
И секс тут ни при чём, и Камасутра,
И сладострастие, pardon за откровенность.
Как королева, под лебяжьим пухом,
На шёлковой тончайшей простыне
Я возлежу, и собираться с духом
В такое утро не пристало мне.
Как облако, рассеялась истома.
Досада! Невезение! Хоть плачь…
Кляня судьбу, я выхожу из дома
И вижу наяву Ваш серый плащ.
Так несудьба судьбою обернулась.
Мы встретились на полпути опять.
Я подошла и даже улыбнулась.
– …А сколько младшему?
– В июле будет пять.
«Мы сказали друг другу, что песенка спета…»
Мы сказали друг другу, что песенка спета,
Что ушло навсегда голосистое лето,
Что с деревьев уже отлетели одежды,
Что у нас не осталось ни капли надежды…
Но душа закалилась зимой и окрепла,
И любовь возродилась, как Феникс, из пепла.
И теперь нам решать не придётся задачу,
Как делить хомяка и любимую дачу.
«В двухъярусном автобусе…»
В двухъярусном автобусе
Взираю сверху вниз.
Есть место всем на глобусе.
Мелькают штампы виз.
Мелькают очи чёрные,
И щёлочки-глаза,