— Мне нужна Прохорова Мария.

— А… Добрый день, сейчас позову.

— М-м-м… да. Здравствуйте.

— Машуня, тебя.

Хм… Машу-у-уня. Через пару секунд в трубке раздался мелодичный голосок:

— Слушаю.

Неудивительно, что братец тает.

— Это сестра Коли.

— Катя? Привет.

— Привет… Нужно поговорить. Выйдешь на аллею?

— Хорошо.

Повесив трубку, Катя, провожаемая удивлёнными взглядами сотрудников, поспешила из комнаты. Любопытные какие! Думали, при вас прикольный спич состоится?

Ждать не пришлось, Маша показалась на крыльце своего корпуса, едва Катя вышла на центральную аллею. Подбежала:

— Привет! Что-то случилось?

— Случилось. Пройдём к скамейкам.

Кате не хотелось торчать у всех на виду. Первой двинулась по боковой дорожке к обсаженному лиственницами месту для курения. На счастье, курильщиков пока не было, хотя от массивных пепельниц шёл очень даже чувствительный дух. Опустилась на скамью и похлопала ладонью по деревянному сиденью, приглашая собеседницу устроиться рядом. Та послушно опустилась и сложила руки на голых коленках.

— Что же?

— Что?

— Что случилось?

— Это я у тебя хочу спросить. Какого хрена прицепилась к моему брату.

— Я?

— Короче, не надо строить из себя невинную овечку. Я тебя насквозь вижу.

— Вот как? И что же ты видишь, если не секрет? — Машино лицо утратило приветливое выражение, став строгим.

Прямо как на том снимке, что показывал Павел Владимирович.

***

Маша Прохорова

Даже в страшном сне Маша не могла вообразить, как её отношения с Колей могут выглядеть со стороны. Она сидела, переплетя холодные пальцы, и сама словно застыла от услышанного. Катя распалялась всё больше, не замечая, что Маша не оправдывается. Девушка будто превратилась в статую. Лишь раз после довольно продолжительной тирады спросила:

— Какие ещё деньги?

— Ой, только не надо! Весь институт знает, что Николаша богатенький Буратино!

Первое, что хотела сделать Маша: встать, уйти, может быть, даже смачно плюнуть под ноги — так по-мужицки — чтобы показать своё пренебрежение ко всем этим домыслам. Не встала, не ушла. Ей было очень обидно за Колю. Больше, чем за себя. Разве можно вот так презирать собственного брата? Пусть бы он был глуп, каким эта девочка его считает, Колина вселенская доброта, широта его души, искренность и бесхитростность — качества, достойные уважения и любви. Тем более, если ты его родной человек.

Будь это диспут или хотя бы прения, Маша нашла бы аргументы. Увы, Катя Озерцова настолько уверилась в собственной правоте, что переубедить её вряд ли получится.

— Чего молчишь? — Катя, наконец, обнаружила, что оппонент пребывает в отстранённо-безучастном состоянии. — Нечего возразить?

— Что тут возразишь? — пожала плечами Маша. — Мне тебя искренне жаль.

— Меня? Жаль? Это почему же?

— Наверное, трудно жить, когда видишь всех только в чёрном цвете.

— А ты, типа, белая и пушистая?

— Я не о себе сейчас, — Маша встала и посмотрела на Катю сверху. — Коля замечательный. Лучший из всех людей, каких я встречала. Честно говоря, я была бы счастлива, будь у меня такой брат. А ты… Ты видишь в нём только проблему.

— Да! — Катя вскочила, будто собираясь толкнуть собеседницу, посмевшую обвинять её неизвестно в чём. Сдержалась, сжав кулаки. — Да, Колька моя вечная проблема! Меня, а не кого-то другого винят в его слабоумии!

— Что ты такое говоришь? — возмутилась Маша. Она собиралась поспорить, ведь умственные способности не определяются только математикой! Катя заговорила о себе:

— А чем я виновата? Тем, что не вовремя захныкала в коляске? Но ведь это мать отвлеклась на младенца и не заметила, что сынишка бегает в опасной близости от качелей!