Маменька бросается на меня, рыдая с причитаниями. Тятя, погодя, её отстраняет и хлопает меня по плечу, давая знать, что пора. Выбегает моя белокурая сестрица и с завистью смотрит на карету. Молчит. Тятя ей вчера строго – настрого наказал: не сметь больше со мной проситься. Впервые в мой отъезд она такую истерику закатила: просила не уезжать, а если поеду, грозилась, что одного меня никуда не пустит.

Ее глазами везде видятся приключения да волшебные путешествия, наполненные опасностями. Наверное, из-за того, что дальше столицы она ни разу и не выезжала. Разве что в крепостные деревеньки, но и даже их она находила захватывающими!

Не выдержав взгляда голубых глазенок, нагнулся и поцеловал в макушку, окруженную причудливой корзиной из кос.

Запрыгиваю в карету и сажусь.

– Братик! Привези мне сладкое лакомство, неместное. – Кричит, пытаясь угнаться за каретой, смахивая подхватываемые ветром кристальные капельки слез.

– Привезу, Пуговка. – Кричу ей в ответ, высунувшись из кареты, а у самого ком под горлом – дышать мешает.

Опосля, как карета завернула за угол, скрыв издалека уже плохо различимую фигурку сестры, я прикрыл занавеску рукой и отодвинулся от окна.

Благо, семья у меня одна из самых влиятельных и мне позволительно с комфортом добраться самому. Причем, сразу на место, без общих сборов и очередей на экипаж. Хоть матушка давно и лишилась многих привилегий, пойдя против воли отца с замужеством, однако, дядюшка, души не чаявший в своей младшей сестренке, взойдя на престол, снова сделал её вхожей во дворец. От возврата остальных почестей и переезда в столицу она сама отказалась, ответив, что нам и так спокойно и счастливо живется. Нужно сказать, не слукавила. Даже дядюшка при всей своей занятости у нас пару раз гостить останавливался, говоря матушке, что только в нашем доме он может расслабиться и немного побыть собой.

Мое негласное положение дало возможность прихватить множество необходимых вещей. Даже пимы* с полушубком маменька с собой направила. Хотя в горы нас вести точно не собираются, да и погода стоит жаркая, временами душная. Нужно сказать, девок при доме, собирая меня в дорогу, она погоняла знатно.

Неделя в дороге – утомительно. Хорошо, что в карете, да постоялые дворы на ночь выручают, но чем дальше, тем постоялые дворы плоше. Вот вчера и вовсе просто лавку в избе Ванька урвал и то, пока имя господское не назвал, не давали. Чудные они тут, боязливые все. Говорят, разбойники в этих краях ошиваются, да повезло мне. Видать, матушкина икона оберегает. Хотя сама дорога чем дальше, тем хуже. Ванька там уж который мат гнет да толку в том?

– Пррр… – Карету тряхануло.

– Ванька, чего у тебя там?

– Колесо, барин не выдержало. Чай не столичные дороги.

– Будто ты эти столичные дороги видал.

– А как же – ж. Чай батюшка ваш, Осип Анисимович, не пешком до столицы добирается. Это вы, барин, обычно верхом путешествовать соизволите.

– И сюда бы добрался, если бы не маменькины припасы. Никакой мерин вьючный без телеги не увезет. Уж сутки бы как на месте был, а тут трясись в этой коробке да люд разбойный по лесам привлекай.

– Вы на матушку не серчайте. Кто ж как ни она, о вас вспомнит да позаботиться? С малых лет вас побаловать любит.

– Палку надобно большую взять, ось приподнять. – Не пожелал я продолжать тему. – Колесо с виду цело. Делай, давай, да поедем.

– Барин, Вы бы подсобили чуток. Оно бы дело быстрее пошло.

– Я ж в парадном костюме, уж на прибытие переоделся. Тут верст пять осталось. Уже и пешком дойду. – Повернулся я лицом в сторону деревни и тут же услышал взмолившийся голос.