– Это поможет? – спрашиваю я, принимая напиток из её рук. Взгляд Аделаиды туманный и отстранённый.

– Больше никакой боли не будет, я тебе обещаю, – кивает она.

Я смотрю на ярко-зелёный напиток, в котором вижу своё отражение: задумчивое, напряжённое, уставшее. Неужели противоядие к этой гениальной отраве делается так быстро и просто?

Или... мать говорит о совсем другой ошибке? О глупой, наивной, одинокой ошибке, что сделала неверные выборы совершенно во всём в своей жизни? Можно ли ещё что-то исправить? Разве есть лекарство от той боли, что живёт в моей душе, что расползлась по моему плечу вместе с клеймом?

Есть только один способ проверить. Я подношу чашку к губам.

Когда нагретое стекло почти касается моих губ, я вскидываю взгляд на Аделаиду, чтобы увидеть выражение её лица. Пожалуй, на дне потухших глаз ясно заметна искорка любопытства – главной движущей силы в жизни моей матери. Она ждёт моего действия. Решила новый яд испытать?

Только вот я умирать не намерена. Кривлю губы и отставляю чашку.

– Серьёзно? Так ты решаешь проблемы, мама? – спрашиваю я раздражённо. – Отравить меня проще, чем исцелить?

На обескровленных губах Аделаиды медленно расцветает ядовитая, ехидная улыбка. Это куда больше подходит ей, чем выражение вечной меланхолии и усталости.

– Несмотря на твой нелепый энтузиазм и почти детскую наивность, отмечу в который раз: ты не дура, – пожимает она плечами, отвесив самый роскошный комплимент в мою сторону, который она когда-либо делала. – Мне был интересен твой выбор. Устала ли ты настолько, чтобы выпить это, или ещё готова бороться. Раз готова, значит, не всё потеряно, и есть смысл искать спасение.

– А если бы я выпила? – спрашиваю я, всё ещё отказываясь верить, что она хладнокровно отравила бы меня. Быть может, я и правда по-детски наивна.

Она хмыкает и закатывает глаза, затем высыпает остатки трав из ступки во вторую чашку, заливает её водой и отпивает, после чего морщится.

– Это тоник. Его прописывают лицам с магическим истощением, чтобы быстрее восстановили силы.

Недоверчиво смотрю на чашку. Аделаида фыркает.

– Не хочешь – не пей. Но твой дракон долго был взаперти, потому нуждается в подпитке.

Она равнодушно допивает своё зелье и отставляет чашку. Внутренне я всё ещё опасаюсь подвоха, особенно после фокуса Лестрейла, но вдруг понимаю, что это тоже тест. Несмотря на многогранность и сложность наших отношений, Аделаида ждёт, что я продемонстрирую своё доверие. Отказаться от тоника – потерять шанс на её содействие.

Под её внимательным взглядом я опустошаю чашку с терпким горьким напитком. Когда пустая посуда с грохотом опускается на столешницу, уголки губ матери приподнимаются в подобии холодной отстранённой улыбки.

– Наверное, это в тебе меня всегда так и бесило, – говорит она, лениво разглядывая свои ногти. – Эйван похож на своего вспыльчивого, но в целом мягкого отца, которым так легко манипулировать. Ты же смеёшься в лицо смерти ради своих идеалов, гордая, умная – похожа на меня.

– Но наивная, – напоминаю я её же слова ехидно.

Аделаида пожимает плечами.

– Я тоже была наивна. Я мечтала стать исследователем, но приказ императора заставил меня занять место жены дель Монрока. И даже так я наивно надеялась на любящую семью и счастливую жизнь. Но реальность жестока. Однажды она и тебе обломает крылья, странно, что этого до сих пор не произошло.

– На этой позитивной ноте перейдём к делу? – спрашиваю я холодно. – Твоё зелье. Возможно ли снять его воздействие?

– Нет ничего невозможного, – артистично взмахивает рукой мать. – Но придётся постараться. Зелье замешано на крови Лестрейла, потому связывает выпившего с ним. Для противоядия она тоже нужна. Добыть такой ингредиент, для нас, рабынь, непосильная задача.