Мод занималась колдовством, и это единственное, что она делала. Все остальное хозяйство было на мне. Старуха ни разу не взяла в руку тряпки или кастрюлю с того момента, как мне исполнилось три года.

Я терла, скребла, готовила и убирала, ходила за скотиной. Даже варила зелья или, если самой Мод было лень, плела и мастерила обереги против сияющего народца. Все с неизменным покорным: «Да, матушка! Сию минуту, матушка! Как скажете, матушка!».

Но из года в год во мне копилась горькая обида. Ни разу я не услышала и слова благодарности.

Она не считала меня своим ребенком и наследницей, но при этом требовала, чтобы я непременно называла ее «матушкой» и благодарила за все, что она для меня сделала.

И хоть ведьма многое могла, поток людей, желающих помощи, мельчал, эльфы притихли и затаились в своих холмах (а может быть, и уснули). Наконец людской поток превратился в редкие частные визиты. Денег не стало вовсе, и тогда, чтобы хоть как-то заработать, Мод придумала сдавать меня в наем соседям.

Для того чтобы жать пшеницу или молотить зерно, я была слишком слаба, но вот с домашней живностью и хозяйством я ладила, как никто в деревне. В моем присутствии пироги поднимались выше, коровы телились легче, куры неслись чаще. Так я и подрабатывала служанкой то в одном доме, то в другом за еду и монеты для старой Мод, на которые она беззаботно жила.

Это продолжалось из года в год, пока на меня не положил глаз младший сын мельника и мой мир не перевернулся.

Впереди меня ждало еще большее горе. Боль, несправедливость и обида преследовали меня с самого рождения. Теперь к ним присоединились унижение и страх.

Как ни старалась я сохранить все в тайне, старая Мод сразу же узнала о том, что сын мельника не дает мне проходу. Мельник посулил за меня ведьме золота, и та, не моргнув глазом, продала меня, словно какую-то корову. А чтобы я не смогла уйти из дома мельника, меня решено было выдать замуж.

Старшие братья давно были оженены. Прислуживая в их доме, я видела их жен, двух тихих женщин неопределенного возраста, тощих, в серых бесформенных балахонах, вечно испуганных, смотрящих в пол и замотанных в платки до глаз. Они боялись даже своей тени и безропотно выполняли все приказы.

Замужество – далеко не то, о чем я мечтала.

Но ведьма и слова не дала мне сказать, резко отрезав:

– Мельник богаче всех в трех деревнях, свое огромное наследство он поделит между сыновьями. О таком муже каждая деревенская девка мечтает, да не про их зубы пряник. Даже слушать не собираюсь твои неблагодарные речи. Что такая, как ты, в этом может понимать? Вот помру, кто о тебе позаботится? А так будешь при муже в достатке и сытости! Да и возраст у тебя уже весь вышел, восемнадцать годков, того и гляди в старых девках останешься!

Сама Мод помирать и не собиралась, она планировала припеваючи жить на деньги от моей продажи.

Выбора мне не оставили, убедив, что для безродной сиротки свадьба с богачом – самый лучший вариант. Я смирилась, хотя внутренне вся кипела.

Старуха не дала ни медяка в приданое, заявив, что я сама сделаю все, что требуется для торжества, еще раз доказав, какое я выгодное приобретение для семьи мельника.

Оказалось, что в доме ведьмы мне ничего не принадлежит. Мод выдала самое старое и рваное платье и отправила в дом к мельнику.

Я смирилась и с этим в надежде обрести кров и семью. Меня продали, назад ведьма не пустит, больше не куда было идти.

Мне пришлось устраивать собственную свадьбу. Так много я никогда еще не работала, три дня, полные забот и хлопот, в конце которых меня запирали в сарае мельника, объясняя это тем, что жить под одной крышей с женихом до свадьбы грех. Но что об этом может знать распутная деревенская девка, как я?