– Шабка Хамра – это, наверное, значит Красный Платок? – встрял было Джеки, но на него зашикали остальные. Грегсон почувствовал, что завладел публикой и с улыбкой продолжал:

– «Однажды мать позвала Шабка Хамра, поставив перед низким столиком из финикового дерева, на котором дымилась чашка крепкого кофе с кардамоном, и сказала: «О дитя моё, совершай молитву, вели доброе и удерживай от дурного, как велит нам Аллах. Возьми эту плетёную из пальмовых листьев корзину – в ней лепёшки из ячменной муки, финики из садов Янбу и целебный зифт – масло от лихорадки. Отнеси их бабушке, ибо дошло до меня, что хворь сразила её. Но ступай дорогой прямого пути и не сворачивай в Долину Тьмы Вади-аль-Зульм, ибо сказано в Писании: «И не вступай на путь грешных». Там рыщет ифрит Аль-Сирхан, принявший облик волка, и хитростью заманивает он путников в погибель.»

– Нет в пустыне волков, – снова встрял Джеки.

– «…принявший облик огромного шакала, и хитростью заманивает он путников в погибель.», – не прерывая речитатива поправился Грегсон. – «ИншаАллах, я буду осторожна!» – ответила Шабка Хамра, поправив алый платок и подвязав корзину на спину, как делают все бедуинские женщины при долгих переходах. Шла она тропой, усыпанной мелким щебнем, мимо одиноких акаций, пока не услышала шорох за камнями. Перед ней возник старец в рваном бурнусе, опираясь на посох из тамариска. Глаза его сверкали, как звёзды в ночи.

«Мир вам, о обитатели этого места!» – сказала Шабка Хамра, вспомнив слова приветствия, как учил её отец.

«И тебе мир, о дитя пустыни!» – ответил старец, но голос его был словно скрежет камней. – «Куда путь держишь в этот знойный день?»

«К бабушке в селение за барханами», – ответила она, забыв о предостережении.

«О, какая благочестивая внучка!» – прошептал старец, и вдруг кожа его потемнела, а тело вытянулось, превратившись в огромного волка с шерстью чёрной, как смола Мёртвого моря. – «Но знай, я – ифрит Аль-Сирхан, и твоя бабушка уже в моей пещере!»

Когда Шабка Хамра достигла одинокого шатра у высохшего русла, её встретил хриплый голос: «Войди, внученька, и накрой сосуд с водой, чтоб скорпионы не попали в него…»

Но тут девушка заметала, что полог шатра порван, будто когтями, а в углу валялся разбитый кувшин для омовений.

«О, бабушка, почему твой голос хриплый, словно у шакала в пустыне?»

«Это от жажды, дитя моё…»

«А почему твои руки покрыты шерстью, как у дабба, то есть, у гиены?»

«Это от старости, о свет очей моих…»

Тогда Шабка Хамра отступила к выходу и воскликнула:

«Воистину, ты не моя бабушка, а шайтан в облике человека!»

В этот миг раздался крик: «Аллаху акбар!» – и в шатер ворвался старый бедуин-охотник с копьём из пальмового дерева. Он годами выслеживал ифрита, потеряв из-за него сына.

Волк прыгнул, но девушка ловко накинула на него верёвку от шатра (ибо бедуины с детства умеют вязать узлы для ловли верблюдов). Охотник поразил зверя, и тот, взвыв, испарился в клубах дыма. В углу шатра они нашли бабушку – живую, но связанную, ибо ифриты, как известно, не едят добычу до заката солнца.

Когда они сидели у костра, попивая сладкий чай с шалфеем, бабушка сказала: «Кто уповает на Аллаха, тому достаточно Его. Хитрость – дар Аллаха, но послушание – твой щит.»

С тех пор Шабка Хамра стала самой мудрой девушкой в оазисе, а охотник подарил ей амулет с аятом «Аль-Курси», оберегающим от злых духов.»

Грегсон обратил свой взгляд на майора:

– Но это, о начальник правоверных воинов, ещё не самая удивительная история…

– Тут Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи, – закончил за него майор и захлопал в ладоши. Остальные тоже отозвались аплодисментами. Грегсон, улыбаясь, по-актерски раскланялся.