– Привет, – подходит ко мне после лекций Чарушин.

Лучший друг Бойко. А с недавних пор и мой. Так уж получилось, что он теперь между нами, будто между двух огней.

– Привет, Артем, – заставляю себя улыбнуться.

Хоть сам Чарушин и винил себя в произошедшей со мной трагедии, я так никогда не думала. Да, именно он меня тогда привез на набережную, но я ведь знаю, что Артем пытался помочь нам с Бойко наладить отношения. Никто в здравом уме не смог бы предположить, что бывшая моего сводного братца вскипит такой ревностью, что попытается меня убить.

– Ты как? – спрашивает не первый раз.

Но я ведь так ни с кем и не поделилась, что мне до сих пор периодически снится, как на меня с оглушающим ревом несется автомобиль. При столкновении меня отбросило на несколько метров, и машина остановилась. Но это я знаю уже из чужих рассказов. Сама помню резкую всепоглощающую боль и то, как надо мной стремительно закружилось звездное небо. Закружилось и стало таким маленьким-маленьким… Сжалось в одну крохотную точку, и мир поглотила темнота.

– Отлично! Рада выбраться из четырех стен. Ты же знаешь, как они меня угнетали последние месяцы!

– Знаю, – кивает Чара.

В какой-то момент чувствую, что где-то совсем рядом появляется Кирилл. Сдерживаюсь, чтобы не вертеть головой. Затылок знакомо обсыпает мурашками. А следом и по плечам, груди, спине они несутся.

– Ты мне обещал кино, помнишь? – по-прежнему улыбаюсь, но дыхание учащается.

И виной тому, конечно же, не Чарушин.

– Идем сегодня? – не теряется он.

– Боже, спасибо за то, что еще остались люди, которые не боятся, что я рассыплюсь!

Артем поддерживает мой смех и галантно подставляет для меня локоть. Просовываю руку и решительно следую за ним. Затылок уже буквально горит. И к щекам приливает лишняя кровь. Ноги слабеют, будто я снова учусь самостоятельно шагать. Эмоции разбиваются в груди. По коже бежит колкая дрожь.

Но я ведь уже знаю, что нужно просто двигаться дальше. Иду.

Остаток дня в компании Чарушина проходит легко и на позитиве. Я столько смеюсь, что под вечер болят лицевые мышцы и накатывает усталость. Но внутреннего удовлетворения это не умаляет.

Пока мама за ужином не принимается меня пилить. Сильнее обычного.

– Может, будешь хотя бы первый месяц приходить после занятий сразу домой? – то ли спрашивает, то ли требует взвинченным тоном.

– Я не растение. Не надо держать меня под колбой. Я не буду сидеть дома, – спокойно отзываюсь, размазывая по тарелке пюре. – Довлатову закрыли. А Кирилл, если тебя это интересует, в мою сторону даже не смотрит.

Привираю, безусловно. Но вроде как совсем немножко.

– А при чем тут Кирилл?! – недоумевает мама. Пронзает меня каким-то взволнованным взглядом. Выдерживает паузу, прежде чем выпалить: – Кирилл, чтобы ты знала, за тебя тоже очень переживал! Только узнал про твое сердце, свое предложил!

– Боже, мам… – прикрывая ладонями лицо, глухо смеюсь, чтобы скрыть, насколько эта информация меня шокирует. Хоть я и не верю в этот бред, внутри что-то екает и разбивается. Какой смысл в исцелении, если эта мышца остается такой же глупой и хрупкой? Почему, как все остальные в организме, не наращивает силу? – Это наверняка была шутка! – развожу руками.

В носу почему-то противно щиплет, а глаза заполняют предательские слезы.

Не сметь плакать! Это все очередная игра со стороны Кира! Пусть мама в нее, если ей так хочется, и верит.

– Да какая шутка… Ты бы его видела тогда… – странным тоном заявляет она. – Бедный мальчик. У него ведь совсем никого нет. Мама умерла, когда ему и шести не было. Он привязался к тебе… К нам… А теперь снова один. Ренат с ним не справляется.