— Уличными, ба. Это когда парни собираются на своих машинах ночью в старом аэропорту и гоняют, кто быстрее.

— Так же и разбиться можно, Кирюш! — всплескивает руками.

— Можно, — подтверждаю я. — Но это если ты неосторожно ездишь.

— А ты осторожен?

— Еще как.

— Родители знают?

— Наверное, — коротко пожимаю плечом. — Не волнуйся. Они не переживают, у них замена растет. Достойная, — цежу сквозь зубы, вспоминая своего брата Назара. Он младше меня на два года, такой же заносчивый и раздражающий тип, как и наши родители.

— Не говори так. Невозможно заменить ни одного ребенка.

— Святая простота, — хмыкнув, отвечаю я, вгрызаясь в невероятно вкусную булочку с повидлом.

Доев ужин, помогаю бабушке убрать посуду, но она отгоняет меня от тазика, в котором моет ее.

— А что, посудомойки у тебя нет?

— Какой посудомойки? — удивляется она.

— Ну, такая машинка для мытья посуды.

— Какая машинка, внучек? В селе, — качает бабушка головой, полоща тарелку из железной кружки.

— А… раковина? — офигеваю я.

— Нет. Да и зачем она мне? Мне и с ведром нормально.

— А кто тебе воду в ведре носит?

— Так сама и ношу.

— Откуда?

— Во дворе колонка есть, — кивает бабушка на выход из дома.

Я присвистываю, пытаясь сложить в голове условия бабушкиной жизни. Мама говняная дочь, если не смогла бабушке даже воду в дом провести. Я не знал, на что потратить свои выигрыши от гонок? Собирался спустить их на Ибице, но в последний момент передумал туда лететь. Так вот теперь у меня появилась такая статья расходов, что хоть бы хватило денег. А главное, тяги. Потому что я вообще ни фига не шарю ни в воротах, ни в водопроводе.

— Ну а туалет?

— Так на улице.

— В смысле — на улице? — таращусь на бабулю как на пришельца, а она смеется.

— Пойдем, покажу.

Мы выходим из дома, бабушка включает свет, тускло освещающий дорожку, в конце которой стоит некая конструкция, напоминающая телефонную будку. Ладно, я ж не в лаборатории вырос, и понимаю, что деревянная покосившаяся хибарка — это туалет. Но блядь, в двадцать первом веке! Я думал, это пережитки прошлого! Но нет.

— Слушай, и это у всех тут так?

— Нет, — отвечает бабушка, словно забавляясь моей реакцией. — Молодежь, конечно, себе и водопровод в дом проводит, и туалет, и машинку стиральную ставит. Автомат, — важно добавляет она. — А мне уже это зачем?

— И как ты стираешь?

— А у меня малютка есть.

— Кто?

— Что, — поправляет бабушка со смехом. — Машинка такая маленькая. Она у меня в сарае стоит. Я ее вытаскиваю, из колонки воду набираю и стираю. Потом полощу руками и развешиваю на веревки, — она указывает рукой в сторону, но в темноте я не совсем понимаю, куда.

— Ого, — только и могу выдать я.

— Да ты не переживай, внучек, я привыкла за столько лет. Я и малютке рада, все ж легче, чем руками. А то раньше настираешься, а потом пальцы крутит от боли. Сейчас всяко легче. Ну давай, идем, будем укладываться.

— Я покурю еще, — достаю из кармана пачку сигарет и зажигалку.

— Гадость это, — качая головой, отзывается бабушка, а потом идет в дом. — Постелю пока.

Как только кружевная шторка на входе в дом закрывается за бабушкой, я подхожу к двери и выключаю свет во дворе. Закуриваю и, задрав голову, выпускаю дым в небо. Звезды здесь словно волшебные, в городе такие не увидеть. И так их много, словно кто-то рассыпал их по небосводу. Я думал, что мне хреново живется. А моя бабушка, оказывается, застряла в каменном веке и даже не жалуется.

— Мяу, — раздается слева, а потом жирный кот начинает тереться о мою ногу.

Присаживаюсь на выступ дома и глажу наглую морду, в очередной раз затягиваясь.