— Всё равно не надо, — отталкиваю его плечи, но он упирается, ноги мои себе на плечи закидывает, удобно расположив голый зад между бёдрами.

Мне почему-то смешно становится.

— Врешь ты всё

— Насчёт чего?

— Первого раза.

— И зачем мне врать?

— Чтобы я подумала, что единственная для тебя.

Он вдруг смотрит вокруг себя, даже поднимается так, что я вижу его колом стоящий член, который совершенно не вызывает смеха, лишь подспудный страх и вопрос, как это могло во мне поместиться.

— Что ты ищешь?

— Других.

— Ой, — фыркаю. — Сейчас-то я конечно единственная. А завтра?

Он вдруг резко, до испуга, нависает надо мной, закрывая свет.

— А ты хочешь стать единственной и завтра? — он стискивает мою талию, коленом раздвигает ноги. — Или ты хочешь стать единственной навсегда?

Я сглатываю, остро чувствуя своё желание сказать да, попросить его быть со мной, а сейчас войти в меня.

— Трусиха, ты трусиха, Аня. Боишься сказать себе, что влюбилась в босяка. Бандита и бомжа. Боишься сказать, что хочешь быть со мной.

Его слова раздражают, хоть я и понимаю, что он берёт меня на понт.

— Да! — шепчу вопреки голосу разума.

— Не слышу…

— Да! Я хочу быть единственной.

— Моей?

— Возможно.

— Возможно? — смеётся он, опуская руку между нами, взяв член и приставив к моей киске.

— Возможно... — еле выговариваю, чувствуя, как дыхание перехватывает.

— Возможно? — толкается он сразу и глубоко, а я выдыхаю, вскрикнув.

— Боже! Да!

В этот раз всё было медленно и долго. Сладкое чувственное испытание, в которое он меня вовлёк, то соски на груди прикусывая, то язык всасывая себе в рот... Но и я в долгу не остаюсь. Втягиваю его губу в рот, инстинктивно двигаю бёдрами, чувствуя себя невероятно заполненной и счастливой. Теперь это место не кажется мне мрачным, теперь это лучшее место на земле, а смотреть в эти хитрые, зеленые глаза можно бесконечно. Смотреть и желать заблудиться в лесу, с которым ассоциируется этот цвет. Там, где влажная листва, еловый запах и сочная трава, в которой он любит меня. Жадно входит, двигаясь во мне равномерными толчками, ни на секунду не забывая про тело. Никогда не думала, что на нем столько эрогенных зон. С Богданом я одна сплошная эрогенная зона. И он пользуется этим, подводя меня к пику, постепенно, почти не спеша наращивая скорость. И я уже не могу терпеть это бесконечное напряжение, мне уже и самой хочется сорваться, и я безрассудно прошу, обхватив его лицо руками.

— Сильнее.

Он скалит зубы, резко выходит, вызывая у меня почти вскрик отчаяния. Я ведь была так близко.

— Моя девочка становится очень порочной?

— Богдан, — сколько можно издеваться. Толкаю его в грудь, хочу, чтобы он отошел и дал мне пообижаться как следует, тем более что напряжение, сковавшее тело, уже схлынуло. Толкаю сильнее, чувствуя, как жжет руку.

— Сильнее, — шепчет он с усмешкой, но даже в ней чувствуется желание.

Бью сильнее, только распаляя его. Затем вдруг оказываюсь прижатой к подушке лицом. Он гладит мою попку, раздвигает полушария, проводит пальцами по промежности от влажных складочек до самого копчика. И снова этот баритон в ухо.

— Сильнее? — он не ждет ответ, сразу толкается резко, как можно глубже. Я вскрикиваю, но его пальцы оказываются у меня во рту, а губы на ухе. Второй рукой он выгибает меня кошкой и толкается до невозможности глубоко, словно пытаясь достать до самого сердца. Но, кажется, он уже там, глубоко внутри меня, в моей душе, стал частью меня, слился воедино.

— Никогда, никогда не думай, что я над тобой смеюсь, — шепчет он, толкаясь медленно и протяжно. То входя полностью, то неожиданно меня покидая. — Я хотел тебя. Хотел видеть тебя именно такой. Жадной до ласк, голодной до секса. Я думал, что ты бесишь меня, но на самом деле меня бесило то, что ты даже не знаешь меня.