Мы виделись с ней буквально пару раз. И мне не хотелось, чтобы предвзятость как-то сказалась на нашем общении. Для меня мать Никиты всегда была образцом для подражания. Он любил о ней рассказывать. Все пацаны любят своих мам. И даже часто выбирают жен по их подобию.
Если это правда, то у нас с его матерью должно быть много общего.
— Ой, Ольга Юрьевна, — заметила я что-то на полу. Со стола упала салфетка или вроде того. — Дайте подниму...
Я наклонилась и вдруг зацепила прической ее платье. Шикарный брендовый наряд бордового цвета.
— Ой-ой-ой... Улечка, твоя фата!
— Ох, извините. Что там? Все разваливается?
Я держалась руками за волосы и пыталась понять, насколько все плохо.
— Ничего, сейчас мы все уладим, детка, — улыбалась она с сочувствием. — Давай мы выйдем — и я все тебе поправлю.
— Ой, спасибо, Ольга Юрьевна.
— Не за что. И не называй меня так. Для тебя я просто мама. Никаких вот этих всех "Ольгов Юрьевных", — кривлялась свекровь как самый нормальный человек на планете.
С ней было комфортно. Как с хорошей подругой. Она приятный собеседник.
В ту секунду я вспомнила маму. Что-то очень отдаленное, почти забытое. По правде говоря, свою мать я почти и не помнила. Только обрывки.
— Хорошо, — усмехнулась я. И добавила с некой неловкостью: — Мама.
Мы покинули шумный зал и пошли на второй этаж. Шептицкие арендовали целый комплекс, весь отель. Чтобы гости и мы с Никитой могли заночевать прямо здесь. Нас уже ждал номер "Люкс". С большой королевской кроватью, мини-баром. Панорамный вид из окна. Все как в мелодрамах и розовых девичьих снах. О чем еще можно мечтать, если не о таком?
Я подобрала платье и села на кровать — напротив зеркала. Моя "мама" стала копошиться в волосах и переукладывать фату, чтобы она не упала на пол в ходе танца, не выглядела криво на фотографиях. Да и вообще... плохо закрепленная фата — не к добру. Все это знают. Плохой это знак, просто плохой.
В тот день я убедилась.
— Ну как? — разбирала свекровь прическу. — Нравится свадьба? Хорошая ведь, правда?
Она улыбалась и что-то тихо напевала себе под нос. Расправляла пряди, вынимала булавки. Аккуратно восстанавливала то, что я сломала неловким движением.
— Да, конечно. Свадьба шикарна. Все так круто и красиво. Просто сказка.
— Конечно, — не сходила с ее лица улыбка. Я смотрела на мать Никиты в зеркало и любовалась тем, как она с любовью орудует расческой у меня на голове. Она не знала, что я смотрю. Все происходило естественно, без купюр, без ненужного официоза. Но потом она сказала: — Само собой, тебе нравится. Как же могло быть иначе? Ты сама ведь знала, на что шла.
Она продолжала улыбаться и мурлыкать песенку. Вот только повадки стали жестче. Я ощущала, как росло давление на волосы. Руки их сжимали и тянули без особой необходимости. Было такое чувство, словно я сказала что-то лишнее. Только что? Ведь мы с ней ни о чем особо не болтали даже.
— Все в порядке, Ольга Юрьевна? — решила я спросить. Но тут же осеклась: — То есть мама...
А она вдруг дернула за волосы, буквально намотала их на руку, чтобы я задрала подбородок перед зеркалом. И приставила мне к горлу острие иглы. Одну из сверкающих булавок, которыми фата держалась на макушке.
— Это на людях я тебе мама, — цедила она сквозь зубы. Шипела мне прямо на ухо. — А здесь я Ольга Юрьевна. Ты меня поняла, сука?
Я не могла кивнуть. Булавка вонзалась мне в горло, не давала даже сглотнуть тот ком, что подступал от слов моей свекрови. Она была истинным оборотнем. Волк в овечьей шкуре. А точней, волчица. С которой мне не справиться.