Перевод Виктора Баума и Виталия Бенцианова
Ричард Вoлин. Антисемитизм и метаполитика в «Черных тетрадях» Хайдеггера
Давайте в этой статье обойдемся без эвфемизмов и полунамеков. Давайте найдем в себе мужество признать тот факт, что антисемитизм являлся мировоззрением Хайдеггера, которого он придерживался на протяжении 1930-х годов, когда он, член гитлеровской НСДАП, заявил: «Следовало бы задаться вопросом, на чем основывается склонность еврейства к преступности в планетарном масштабе»[61]. Заимствование эпитета «плане тарная преступность» у фашистского идеолога Эрнста Юнгера, работы которого, как это хорошо известно, Хайдеггер почитал, органично смыкается с терминологией, характерной для «элимина ционного» антисемитизма, т. е. такого, который предполагал полное уничтожение еврейства. И это действительно так в том смысле, что в приведенных мною высказываниях Хайдеггер не обвиняет «мировое еврейство» в конкретном преступлении или злодеянии, а, скорее, вменяет им попросту существование еврейства (Jewish Dasein simpliciter): ев рей ство как онтологическое состояние, следовательно, как описывает его сам Хайдеггер, как то, что не подлежит изменению. Таким образом, клеймо, поставленное на евреях как нации, по мнению Хайдеггера, носит космологический, или «планетарный», характер. Их недостатки как народа (Volk) или расы не подпадают под идею мелиоризма (учения об улучшении, усовершенствовании мира) и не могут быть исправлены паллиативными мерами. Следовательно, евреи как нация подлежат тому, что в схожих текстах Хайдеггер называет стратегией полного уничтожения (völlige Vernichtung)[62].
В данном контексте стоит вспомнить, что в тот же год, когда Хайдеггер сделал свое возмутительное заявление об «уникальной склонности [мирового] еврейства к планетарной преступности», Гитлер 30 января 1939 года произнес такую «пророческую» речь, посвященную шестилетней годовщине его прихода к власти:
В течение своей жизни мне часто приходилось быть пророком, и обычно за это меня осмеивали. Во время моей борьбы за власть в первую очередь именно евреи воспринимали мои пророчества со смехом, когда я говорил, что однажды я стану руководителем всего государства и вместе с этим всей нации и что в таком случае я, среди прочего, решу и еврейский вопрос. Их смех, некогда такой громкий, теперь, как я полагаю, застрял у них в горле. Сегодня я еще раз выступлю в роли пророка: если международные еврейские финансисты, как в Европе, так и за ее пределами, еще раз преуспеют во втягивании народов в мировую войну, то ее результатом будет не большевизация всего земного шара, венчающая победу еврейства, а исчезновение еврейской расы в Европе![63]
Сейчас с учетом нашей темы – Хайдеггер и антисемитизм – стоит сделать краткую паузу и предложить в рамках эвристического подхода рабочее определение антисемитизма.
Первое, что необходимо знать об антисемитизме, – это то, что он не имеет ничего общего с «реальностью», с эмпирическим или практическим существованием евреев. Наоборот, и это крайне важный момент, антисемитизм создан антисемитами. Антисемитизм говорит нам куда больше о неуверенности и опасениях тех, кто ненавидит евреев, чем о самих евреях.
Другими словами, антисемитизм – это в первую очередь идеология или мировоззрение. Речь идет о подлинном убеждении или вере – системе, которая по своему существу не поддается ни доказательству, ни опровержению. Таким образом, антисемитизм как мировоззрение невозможно опровергнуть разумными доводами или доказательствами. Как продемонстрировал Дюркгейм на примере примитивных систем верований, подобных тотемизму, главная ценность антисемитизма для его приверженцев состоит в его «функциональности»: прежде всего он разрешает или способствует разрешению культурных диссонансов, которые в противном случае могут представлять угрозу для социальной сплоченности. Так, в конце XIX века в Европе подъем антисемитизма как политической идеологии, которую следует отличать от традиционного религиозного антииудаизма, выполнил многие из этих целей и задач. В качестве убеждения или мировоззрения антисемитизм помог разрядить культурную напряженность и экзистенциальную неопределенность в беспокойное время перехода от общины к обществу, Gemeinschaft к Gesellschaft.