- Манюня, что-то случилось? Необязательно кричать на маму, - папа пытается быть обходительным.

- Случилось. Твоя Лилия испортила нам с Антоном день, - бесстыдно лгу, но не хочу рассказывать, что расстроило меня на самом деле.

- Какая Лилия?

Папа смотрит на меня, как на идиотку.

- Дочь этих твоих, - объясняет мама.

Папины глаза расширяются.

- Так отшила бы её.

- Что?! – нервно переспрашиваю, - не ты ли просил наладить с ней контакт?

- Но не в ущерб же твоей личной жизни! – разводит руками папа.

- Так она звонит мне, только когда я гуляю с Антошей!

- Тем более, - удивляется папа, - гнала бы её взашей.

Теперь я чувствую себя ещё большей дурой. Я думала, что проводить время с Лилией важно, и, оказывается, своими руками испоганила четыре наших с Антоном свидания. Конечно, он не захочет жениться… кто бы захотел!

Вопреки моей воле слёзы набегают на глаза, в носу свербит. Не хочется плакать перед родителями, но убегать уже поздно. Вижу, как мама кивает папе; он прикручивает огонь под корн-догами, и выходит, деликатно прикрывая двери.

А я позорно рыдаю.

Вытираю слёзы ладонями, потом мама подаёт салфетки. Промакиваю ими глаза, вытираю руки. Мама молчит и лишь участливо смотрит, но ничего не спрашивает. Я ей до смерти благодарна, что не лезет в душу.

Вибрирует телефон, на экране высвечивает сообщение от Антона:

«Поговорим, когда перебесишься».

Преодолеваю желание запустить им в стену. Мою всепоглощающую обиду сменил гнев, и плакать уже так не хочется. Поднимаю на маму заплаканные глаза.

- Что он сделал? – спрашивает она, сузив глаза.

Чай, заваренный ею, уютно пахнет бергамотом. Рядом у ног ластиться кот. Я несколько раз глубоко вздыхаю, успокаиваясь. И понемногу рассказываю почти всё.

Мама слушает внимательно, не перебивает. По ней непонятно, о чём она думает, но её красивое лицо меняется: на глаза опускаются пушистые ресницы, губы поджимаются.

- Может, сегодня был просто неудачный день для подобного разговора? – мама старается она не рубить с плеча, хотя вижу, что хочет.

Это я ей ещё не рассказала про окурки, душнилу, и подозрение в сговоре с Лилией касательно свадебного салона.

- Может, ему просто всё равно, - уныло бормочу, пригубив чай. Он божественен. Тепло разливается по телу, и это меня успокаивает.

- Он бы так остро не реагировал, если бы было всё равно, - резонно замечает мама.

- Ты слишком лояльна к нему.

- Я делаю это ради тебя. Если он умрёт в моих глазах, его уже ничто не реабилитирует.

Я прикусываю язык. Это ведь в моих интересах – чтобы мама была с Тошей в хороших отношениях. Я могу сегодня сердиться, а завтра простить; мама же затаит обиду, и простить не сможет.

- Ты права. Пойду прилягу, - я встаю, чтобы загрузить чашку в посудомоечную машину, но мама задерживает меня з руку.

- Знаешь… Если я что-то поняла за свою жизнь, так это то, что некоторых вещей не нужно ждать. Нужно или делать самой, или бросить эту идею и не маяться ожиданием.

Смотрю на неё, широко распахнув глаза. Совет дельный, только я не помню, что она могла в жизни ждать? Папа сделал ей предложение на третий день знакомства!

Так или иначе, её слова посеяли какое-то зерно. Ночь я ворочаюсь, в голову лезут мысли. Я до сих пор не ответила Антону, и до утра отвечать не буду. Прежде всего, потому, что надо знать, что ему писать, а я не знаю!

Сажусь на кровати, по-турецки скрестив ноги, включаю светильник – декоративное дерево, со светящимися розовыми лампочками. И думаю.

Если собрать всё, что мне сказал Антон, можно выделить одну основную мысль: моего кавалера смущает капитал моей семьи, и он (спойлер) гораздо больше, чем капитал его родителей. Это так нелепо! Ну что мне сделать? Выбросить родительские заначки и уйти в монастырь?