— Если не возражаете, я лично осмотрю его, — вступает в разговор отец. — У меня огромный опыт по части лечения ран, нанесенных магическими существами.

На этом и расходимся. Представление окончено, но преподаватели, приглашенные гости и ученики никак не могут успокоиться. А ведь это  только показательные выступления. Что же будет, когда сразу несколько школ сойдутся на стадионе в поединке? Наверняка будет жарко.

Рамон и Расти уходят в сторону казарм, при этом оборотень заметно прихрамывает, хотя и хочет скрыть это от посторонних взглядов.

— Почему преподавателей боевой магии не было за общим столом? — спрашиваю я, припомнив, что так и не нашла их взглядом. Хотя присматривалась к каждому участнику трапезы. — Они готовились к выступлению?

— Не совсем так, дорогая, — отзывается Ансельм, хотя вопрос я адресовала отцу. — Эти типы живут уединенно в своих казармах и редко участвуют в празднествах.

Сколько в его речи надменности и презрения. А ведь несколько минут назад этот парень трясся от страха, увидев, насколько опасен созданный некромагами монстр.

— Какой же он противный, этот Ансель!  — говорю отцу, оставшись с ним наедине.

— Меня больше волнует вопрос, кто и зачем дал монстру магические способности. Пожалуй, тебе следовало бы поступать в следующем году.

Ну вот он снова…

— Папа… — Кладу руку на сгиб его локтя и прочищаю горло перед серьезным разговором. — Я все равно вырасту и увижу вещи, от которых ты всячески пытаешься меня оградить. Помнишь, сам говорил, что птенец никогда не научится летать, пока родитель не вытолкнет его из гнезда.

— Птицы делают это исключительно тогда, когда чувствуют, что их дети готовы.

— Но я готова, папа!..  — голос мой чуть ли не впервые в жизни срывается на крик. — Я могу и хочу стать взрослой и самостоятельной. Не запрещай мне этого, пожалуйста.

Останавливаюсь для того, чтобы заглянуть в его глаза. В них столько печали, что становится несколько не по себе. Но я должна сделать этот первый, главный шаг на пути в будущее. В свое будущее. Даже если ради этого мне придется повздорить с самым близким, самым дорогим человеком.

— Ты всегда был для меня примером, папа, во всем, — произношу я, стараясь придать голосу твердости. — Обещаю, что не подведу тебя. Стану лучшим лекарем. Даже если на пути у меня встанет какой-то там ядовитый монстр. 

Отец кивает и отворачивается. Но я успеваю заметить, как скорбно опустились уголки его губ. Он похлопывает меня по ладони и произносит со вздохом:

— Я просто люблю тебя, дочка.

— И я тебя.

Разговор ненадолго обрывается. Мы молча идем к жилому корпусу, размышляя каждый о своем. Отец наверняка ищет причину вернуть меня домой. А я ищу повод остаться. И еще…

Еще я вспоминаю о сегодняшнем выступлении боевых магов.

— А славно они уложили того монстра! — восхищаюсь вслух. — Сразу видна сноровка и ловкость. И ни капли страха в глазах.

Отец останавливается так резко, будто натолкнулся на невидимое препятствие. Круто развернувшись, он хватает меня за плечи и легонько встряхивает:

— Никогда. Никогда и ни за что нельзя восхищаться убийцами.

— Но боевые маги… — пытаюсь возразить я.

— Они ходячие машины для умерщвления. Мы, лекари, ценим жизнь и стараемся облегчить ее даже безнадежным больным. Тогда как боевые маги могут только убивать. В смерти нет ничего прекрасного, Ноготок.

— Даже если это смерть врага? Того, кто пытался убить тебя или твою семью? А как же насчет эвтаназии, папа? Ведь иногда и лекари убивают, чтобы не продлять мучения?

Отец поджимает губы и уходит прочь, бросив, чтобы я шла в свою комнату. Кажется, он первые не нашел что ответить. Впервые отделался молчанием. Но ведь прежде и я не задавала подобных вопросов. Надо сказать, весьма болезненных для него вопросов.